В эти тоскливые одинокие дни много раз я был готов просить Виолетту обнять меня, как в прежние времена, но она больше ни разу не спускалась в сад, как в день моего приезда. Иначе я точно бросился бы вниз по лестнице и уселся у ее ног, как это делала Фанни. Возможно, там, под звездами, я и осмелился бы сказать ей правду.
На путь выздоровления, как ни странно, меня направили удивительные письма Исаака и Луизы. Они сообщали все последние домашние новости, а также прислали рисунки детишек и статью из «Чарльстонского курьера», где наш побег описывался как «чудовищная серия преступлений и убийств, совершенных призраком Ривер-Бенда», причем этим призраком называли не кого иного, как мистера Джонсона! Доводы в пользу этого приводились следующие:
Тело Эдварда Роберсона, владельца Ривер-Бенда, было обнаружено в сарае с перерезанным горлом. Именно так были убиты Большой и Маленький Хозяин Генри. Следовательно, виной всему — один и тот же человек. Кроме того, мистер Дэвис, управляющий плантацией Комингти, умер от ножевого ранения. В статье утверждалось, будто сам Эдвард Роберсон пригласил мистера Дэвиса в Ривер-Бенд, поскольку подозревал в убийствах своего управляющего.
Тело мистера Джонсона было обнаружено рядом с сараем с пулей в виске. Он явно покончил с собой, поскольку пистолет оказался у него в руке. Кроме того, у него была сломана челюсть, — вероятно, он перед смертью подрался со своим нанимателем, мистером Роберсоном. Кстати, у хозяина плантации обнаружилась глубокая ссадина на виске, — должно быть, убийца ударил его по голове рукоятью пистолета.
В статье утверждалось, что мистер Джонсон, несомненно, лишил себя жизни после убийства Эдварда Роберсона и второго управляющего. Также погибли двое негров-надзирателей, — их, вероятно, убили, когда они пытались защитить своего хозяина.
«Они были привязаны к нему, как к родному отцу», — заявила газетчикам миссис Анна.
Что касается мотивов убийцы, то ими были безумная страсть и алчность. Поговаривали, что мистер Джонсон многие годы был влюблен в миссис Холли, жену Большого Хозяина Генри, бывшего владельца плантации. Вероятно, он разделался с Генри и его сыном, чтобы завладеть Ривер-Бендом и этой женщиной. Должно быть, затем он решил устранить и последнюю преграду в лице Эдварда Роберсона.
В статье ничего не говорилось о Джоанне, Вигги и других рабах, запертых в сарае. Должно быть, их пощадили…
В письме Исаак спрашивал, есть ли в этой статье хоть слово правды, или это чистый вымысел.
Смущенный, я перечитал вырезку несколько раз, как будто она была написана на чужом языке. Морри оказалась умнее: она сразу сообразила, что власти пытаются замять дело, дабы никто не узнал об успешном побеге рабов с плантации. Вот почему плантаторы и полиция сочинили такую историю. Уж лучше списать убийства на алчность и преступную страсть, нежели на негритянский бунт.
— Но как им удалось сохранить в тайне наш побег? — спросил я.
— Никак. Но если они не скажут об этом ни слова, то рабы будут считать, что это всего лишь слухи, а белые — что это ложь. Должно быть, именно так и пишется история.
Тогда мне пришло в голову, что подобные мятежи нередко случались на Юге. Морри с этим согласилась:
— Только думаю, что об этом никто и никогда не скажет ни слова.
Я не уставал поражаться ее сообразительности, — а ведь девочке было всего пятнадцать лет! Мы много говорили с ней о Ривер-Бенде, и теперь она и впрямь стала моим другом. Именно благодаря ей я снова смог улыбаться и радовался, что она тоже взирает на меня с симпатией.
Мы немало беседовали о том, как ей теперь устроить свою жизнь. Я хотел подыскать ей учителя, который преподавал бы историю, философию, музыку и прочие необходимые вещи, чтобы она смогла получить затем университетское образование. Но Морри считала, что я опережаю события. Ей хотелось чего-нибудь попроще: просто зарабатывать себе на жизнь. Она всегда любила вышивать, и мы подумали, что она могла бы шить на заказ, подобно Франциске.
Кажется, впрочем, такая мысль пришлась ей не слишком по душе. И тогда, вспомнив Полуночника, я предложил:
— Просто погуляй по городу. Посмотри, что тут есть интересного, и все решится само собой. Я уверен.
Именно тогда я и рискнул сказать, что желал бы ее удочерить. Но мне не хотелось, чтобы она соглашалась лишь из чувства благодарности, поэтому я взял ее за руку и промолвил: