Прежде, чем Аким успел ответить, дарги спрыгнули с бархана и исчезли.
— К реке пойдём, — сказал Саблин и скатился с бархана.
— К реке? — Удивлялся Каштенков, скатываясь за ним. — А может, назад двинем? На запад.
— Найдут следы — догонят. Не хочу я с ними в степи воевать, шансов мало будет. Не будем знать, откуда ждать выстрела. А у реки всегда тыл будет, по воде эти заразы ещё не бегают. Так что до реки пойдём, а там — на север, по берегу.
— А прижмут к реке? — Сомневался пулемётчик. — А отрежут?
— Мы пластуны, на гранатах пройдём. Мы в броне, они голые, им любой осколок либо смерть, либо рана. Гранаты-то взял?
— Четыре «единицы», четыре «подствольных».
— А мины?
— Две противопехотных.
— А «направленных» не брал?
— Нет, тяжёлые они, пулемётчики их не берут. — Оправдывался Сашка. — У нас и без них тяжестей хватает.
Сейчас никаких тяжестей у него не было, пулемёт они оставили на Ивановых камнях, мог бы и взять пару штук, целый ящик в могилу казакам положили. Да, теперь они точно бы не помешали бы, очень хорошая вещь эта ППМНД, Противопехотная Мина Направленного Действия.
— Значит, к реке? — Переспросил Сашка, он, в принципе, уже был согласен, но ещё сомневался.
— К реке.
— А если даргов много будет?
— Вопросов у тебя много, — разозлился Саблин, — а если даргов много, а если там китайцы, а если жарко будет… Пошли, у реки всяко лучше, чем в степи, если совсем тяжко станет, на тот берег приплывём.
— Ну, может, и так, — соглашался Сашка.
— Главное, темноты дождаться.
— Верно-верно, да, — сказал Каштенков, вставая с бархана, — главное — темноты дождаться.
И они двинулись опять на восток. К реке. Каштенков опять шёл первым, он указал рукой в сторону. Саблин взглянул, увидал следы, следы китайских ботинок, а на бархане стреляные гильзы. У китайцев металлов навалом, у гильз, что они производят, металлическое дно, и закраина заметно крупнее, чем у русских гильз. Их не перепутаешь.
Тут шёл бой, может, вчера, может позавчера. Пластуны шли, на ходу разглядывая следы, что оставили босые ноги и тяжёлые бронированные ботинки. Они чуть пригибались, чтобы их шлемы не торчали над чёрными верхушками барханов. Оба собранные, оба готовые, у обоих оружие снято с предохранителей. Саблин шёл вторым и каждые пять шагов косил глаза в угол панорамы, туда, куда подавала изображение затылочная камера. По сути, он часто «оборачивался» назад. Только головой не крутил. А ещё они опять поставили внешние микрофоны на максимум. Так и шли.
Всё ближе подходили к трупу, лежавшему между двух барханов.
Это, кажется, был китаец, волосы совсем тёмные. Лежал он на животе, лицом в песок. Голый. Когда подошли ближе, всё разглядели. Тут был бой, всё в китайских гильзах. А труп был и вправду китайский, на плече были иероглифы и цифры: «6» и «171».
— Кажись, вояка из Шестой дивизии. — Сказал Сашка негромко, вставая коленом на склон бархана. Он оглядывался. — Прикончили его дарги, а он отстреливался.
Саблин сделал то же самое, тоже встал коленом на песок, хоть немного отдохнуть хотелось. Замереть, не идти. И он тоже оглядывался.
Наверное, так и было, гильз вокруг было навалено немало. Тут же валялись грязные тряпки, видно окровавленное бельё китайца. И больше ничего. Всё остальное: и оружие, и броню, и снарягу — дикари, наверное, унесли с собой. Следов босых ног тут было много.
— А труп-то несвежий, — сказал Сашка.
Это радовало.
— А что у него со спиной? — Спросил Аким, проглядываясь к длинной ране, что тянулась вдоль позвоночника от затылка до крестца.
— Куражились сволочи, кажись, вырезали куски ему со спины, — ответил пулемётчик. — Думаю, что жрать взяли, там же самое хорошее мясо у свиней, может, и у людей тоже.
Саблин в детстве, как и все остальные дети, читали страшные книги про смелых казаков, которые воюют с пустынными дикарями-людоедами. Про людоедов им говорили и степняки, но те все рассказы были как сказки из книг: то ли правда, то ли вымысел. А тут вон он, лежит труп с изрезанной спиной.
— Слышь, Александр, — Акиму вдруг очень захотелось знать, правду говорят про людоедство даргов или нет, — переверни его.
В книгах писали, что первым делом дикари вырезали печень и сердце. И глаза.
Сашка обернулся и зло глянул на него:
— Давай-ка ты сам, урядник, была мне охота падаль ворошить.
Саблину тоже не хотелось возиться с трупом:
— Ну, тогда пошли дальше.
— К реке? — На всякий случай уточнил Каштенков.