Саблин не стал говорить про разговор с есаулом и сдуру сказал:
— И я по той же причине.
Как тут Каштенков обрадовался. Стал рассказывать про свою семейную жизнь дальше. А Саблину слушать это всё очень не хотелось, у него у самого тоже не всё было складно, хотя и не так, как у пулемётчика.
И Каштенков ходил за ним следом и не замолкал, пока Аким не лёг спать. А тогда Саша чуть-чуть успокоился, сел невдалеке, насвистывал что-то, а потом готовил еду и ждал, пока Аким проснётся.
Аким встал уже ближе к шести.
Потом они ели и меняли аккумуляторы. Те, что разрядились, выбрасывать не стали, решили тащить с сбой, ничего, что тяжёлые, за то денег они стоили огромных. Два аккумулятора по цене не уступали бронекостюму. Хоть и броня, и снаряжение принадлежали обществу, природная казачья бережливость не позволяла разбрасываться ценностями. Поэтому и несли они разряженные аккумуляторы на себе.
Поглядели карту и пошли, до реки было совсем чуть-чуть, чуть больше тридцати километров. Рукой подать.
В третьем часу ночи Сашка, он шёл первый, повернулся и спросил:
— Чуешь, урядник?
Он был вроде как рад, несмотря на то, что они уже порядком устали. Аким ничего не чувствовал:
— Чего?
— Рекой воняет. Не чуешь, что ли?
Саблин принюхался: нет, ничего такого. Мокро в степи:
— Плесенью пахнет, — сказал он.
— Эх ты, а ещё болотный казак, пластун, — усмехался Каштенков. — Вода рядом, тина, кувшинка… Кислятину чувствуешь? Это ж амёбы так воняют.
— Нет, — назло пулемётчику сказал Аким. Он, кажется, действительно почувствовал запах тины и кисло-влажный, по-другому и не сказать, привкус амёб. — Ничего… Плесень…
— Да что ж ты за человек такой, а, Саблин? — Бесился Каштенков.
— Человек как человек, — с наигранным спокойствием отвечал Аким.
— Человек как человек, — передразнивал его пулемётчик и шёл дальше.
Да, действительно, поднимающийся к утру лёгкий восточный ветерок приносил запах реки, ещё едва уловимый, но отчётливый, ни с чем такой запах не перепутать.
Они зашагали проворнее, хотя по карте, Сашка смотрел в планшете, до реки им идти ещё двенадцать километров. Немало.
Но как-то уже веселее. Пока Каштенков разглядывал и прятал карту, Аким его обогнал, и теперь он шёл первый. И смотрел, как из-за барханов на востоке выходит яркое, алое солнце.
— Слышь, Аким, — окликал его пулемётчик, — а облаков-то мало, денёк будет жаркий.
Саблин и сам это видел, всё хорошее когда-нибудь заканчивается, в том числе и дожди. И на степь снова накатится жара, вот теперь им потребуется и вода в больших количествах, и хладоген. Что-то в этом году быстро кончились дожди, или всё-таки покапают ещё хоть чуть-чуть. Он обдумал всё это и наконец ответил Сашке:
— Да.
— Что «да»? — Тот уже, кажется, и забыл, о чём говорил.
— Денёк будет жаркий, — разъяснил Саблин.
— Хорошо с тобой, Аким, разговаривать, о многом подумать успеваешь, даже пообедать можно, пока ответа от тебя ждёшь.
Саблин усмехнулся и опять не ответил.
Глава 3
Светало быстро, запах реки был всё ярче, насыщеннее, казалось бы, все силы за ночь потратили, а как реку почувствовали, так веселей пошли. И уже не искали бархана без пауков, не останавливались. А когда лучи солнца стали пробираться меж барханов, когда барханы стали на глазах мельчать, становились короче и ниже, Саблин вдруг остановился и поднял левую руку: внимание.
Каштенков по привычке сразу присел на колено, винтовку снял с предохранителя, приклад к «плечу». Знак «внимание» — не шутка. Это значит, авангард заметил следы противника. Очень хотелось знать пулемётчику, что там увидал урядник, но кричать нельзя, тем более нельзя выходить в эфир. Саша замер в ожидании. А Аким сам присел, стал «гонять» по эфиру, искать хоть какое-то подобие жизни, скакал с волны на волну, добрался до конца шкалы. Нет, гробовая тишина в эфире. Фон, и тот какой-то мёртвый. Тогда он знаком позвал к себе Каштенкова: ко мне, только тихо. Тот пошёл к нему, не поднимаясь во весь рост. Теперь он не болтал, теперь он был насторожён и внимателен.