— Извиняюсь.
Директор пристально смотрит на него и продолжает:
— Есть еще одно противоестественное свойство — довольно уродливая тенденция выделять крошечные капли соленой воды, когда им жарко или они испытывают стресс. В этих условиях они, кроме того, выделяют огромное количество пахучих веществ, особенно из района подмышек — где, в частности, у взрослых самцов растут густые волосы. Для них является довольно обычным…
Голова Физкультурника опять дергается назад.
— Извините, извините, — говорит он, — не хотел вас перебивать. Но неужели никто не чувствует? Геперами пахнет.
Он оборачивается, и на секунду — одну из самых жутких в моей жизни — его глаза останавливаются на мне.
— Ты не чувствуешь?
— Есть слегка, — отвечаю я.
Директор смотрит на меня, и меня охватывает леденящее чувство.
Следи за дыханием, опусти веки, старайся, чтобы глаза не бегали.
— Пахнет очень сильно, этот запах буквально лезет мне в нос, проникает в мозги, не дает сосредоточиться. — Физкультурник указывает на открытое окно. — Никто не против, если я его закрою? Я действительно не в состоянии сосредоточиться…
Пресс, сидящая через два стула от него, тоже неожиданно дергает головой.
— Да теперь я тоже чувствую. Геперы. Очень сильный запах. Должно быть, он идет снаружи, через окно. Что там у них? Брачный сезон?
Директор сам направляется к открытому окну. Его лицо неподвижно, по нему ничего нельзя сказать, но, вне всякого сомнения, он глубоко задумался.
— Я тоже что-то чувствую. Ветер приносит? — произносит он с вопросительной интонацией. — Давайте я закрою окно, посмотрим, поможет ли это. Геперы, должно быть, просто исходят этим запахом в течение дня. Интересно, что они задумали.
Лекция продолжается, но почти никто не слушает. Все заинтересованно обнюхивают воздух. Вместо того чтобы перекрыть ему доступ, закрытое окно только усилило запах. Это я, этот запах исходит от меня. Как скоро остальные это поймут? С каждой минутой они все сильнее ерзают и все резче дергают головами. Я не слишком помогаю себе: мне приходится поддерживать игру, и мои собственные подергивания и ерзанье только усиливают выделение запаха.
Пепельный Июнь неожиданно произносит:
— Может быть, они пробирались сюда днем? В это здание? Тогда понятно, почему тут повсюду их запах.
Мы все переводим взгляд на возвышение и ждем, что же скажет Директор. Но он ушел. Исчез необъяснимым образом. На его месте стоит Платьице, которая, как обычно, возникла из ниоткуда.
— Невозможно, — отвечает она, и ее голос звучит еще более пронзительно, чем обычно, — не может быть, чтобы гепер проник сюда, в логово хищников. Это верная смерть.
— Но запах, — настаивает Пепельный Июнь, к ее словам примешивается клокотание слюны. — Он ведь такой сильный.
Неожиданно ее голова резко дергается назад. Она медленно оборачивается к нам и смотрит на всех нас:
— Что, если сюда пробрался гепер? Что, если гепер все еще прячется в здании?
Стоит ей это произнести, как мы все вылетаем из дверей, наши сопровождающие бегут прямо за нами, сначала пытаясь убедить нас вернуться в лекционный зал, но потом, когда мы огибаем углы и прыгаем вниз по лестницам («Запах становится сильнее!» — кричит рядом со мной Алые Губы), присоединяются к безумию, втягиваются в него. Щелкают зубы, за нами остаются лужи слюны, руки указывают путь, ногти скрежещут по стенам.
Мне трудно оторваться от остальных. Таков мой план: оторваться, тайком прокрасться в библиотеку и надеяться, что никто не заметит моего отсутствия. Но каждый раз, когда я поворачиваю за угол, чтобы сбежать, они оказываются рядом. Дело в моем запахе. И со всей этой беготней становится только хуже. Я надеялся, что они пробегут мимо меня и дадут мне шанс спуститься по лестнице и оказаться снаружи прежде, чем кто-либо заметит. Но они постоянно рядом. Мне страшно находиться в такой близости от их зубов и когтей. Скоро они догадаются.
Они оставляют меня благодаря случайности. Я теряю сознание — вряд ли больше, чем на секунду или две. Вот я бегу — а вот растянулся на полу, и вся группа пронеслась мимо и свернула за угол. Обезвоживание. Оно высушило мое горло, лишило сил мои мышцы и сделало мой мозг бесполезной тяжелой массой. Я перешел грань, когда еще мог держаться.
Придя в себя — это было скорее помрачение сознания, чем его потеря, — я понимаю, что нужно двигаться. Они вернутся, осознав, что потеряли след, вернутся и обнаружат меня лежащим без сил на полу, с капельками пота на лбу, источающим аппетитный запах. «Двигайся, — говорю я себе, — двигайся». Но мне трудно даже подняться. Я чувствую себя сухим, как пыль на заброшенном чердаке, и при этом тяжелым, как пропитанный водой мешок с песком.