— Но как мы поймем, что он может дать нам? Он может быть одним из нас, но это не значит, что он на нашей стороне! Я согласен, он сумел выжить. Но он хорошо знает, как выжить ему, а не нам.
Вместо того чтобы спорить, Сисси смотрит на меня. В ее глазах читаются усталость и подозрение. Она знает. Знает, что я о чем-то умолчал. Но не представляет всей правды. Иначе она бы никогда не сказала этих слов:
— Думаю, мы можем ему доверять. У него хорошее сердце.
— Ты простишь, если меня сейчас стошнит?
— Эпаф, — снова произносит она, на этот раз не так терпеливо. — Джин принес нам больше информации, чем мы смогли собрать за много лет. За несколько минут он рассказал нам столько, сколько мы вряд ли узнали бы за всю жизнь. Это о чем-то говорит.
— Бесполезной информации, — бросает Эпаф. — Даже если он сказал правду об этой колонии в горах, это бесполезно. Нам туда никак не добраться, мы даже близко подойти не сможем. Для нас горы в двух неделях пути. Нас догонят и убьют через несколько часов. Даже если мы выйдем, как только Купол откроется на рассвете и у нас будет фора в восемь часов, то едва зайдет солнце, они побегут за нами через Пустоши и догонят нас через пару часов. Нет, эта информация хуже, чем просто бесполезна, — она опасна. Она вбивает в голову глупые мысли, прекрасные мечты, и некоторые из нас могут попытаться воплотить их в жизнь. Подумай о Дэвиде и Джейкобе. Эти двое родились не для того, чтобы жить в клетке. Они хотели выбраться наружу с тех самых пор, как родились. Думаешь, ты сможешь их удержать, если им захочется уйти?
Слушая Эпафа, Сисси делает с нижней губой что-то странное. Я никогда ничего подобного не видел и сейчас не могу отвести глаз. Она запускает верхние зубы (без клыков они выглядят так странно) в свою полную нижнюю губу, прикусывая ее так, что та белеет. Некоторое время ничего не говорит. Только заслышав приближающиеся шаги, она обращается ко мне:
— Можно тебя кое о чем попросить? Не говори больше обо всем этом при остальных.
— Разумеется, — отвечаю я, и в этот момент заходят Дэвид и Джейкоб с хлебом и фруктами.
Я ем досыта и пью вволю. Разговор принял характер легкой беседы, младшие геперы особенно рады появлению нового собеседника. Они рассказывают мне о своей жизни, о сменяющихся сезонах, о своем сложном отношении к Куполу: как воздух под ним останавливается и в жаркие летние ночи быстро становится затхлым, но и как он задерживает тепло и защищает их от холодного дождя и снега зимой. Зимними ночами они любят смотреть, как снежинки падают с неба и тают, превращаясь в струйки воды, едва коснувшись поверхности Купола. Иногда, когда особенно холодно, они разводят костер, достаточно маленький, чтобы дым мог просачиваться сквозь поры наверху Купола. В такие ночи, собравшись у костра и глядя на то, как снег падает вокруг, не в состоянии проникнуть внутрь, они могут представить, что нормальная жизнь — только внутри Купола, а огромный мир снаружи утонул в страхе и клонится к упадку.
Позже они оставляют меня в одиночестве, и я могу наконец вымыться. Более того, они дают мне полотенце, что-то под названием «мыло» и обещание не подглядывать. На этот раз, раздеваясь у пруда, я стесняюсь во много раз больше, чем вчера, когда снимал с себя трусы прямо перед Сисси. Я морщусь при этом воспоминании.
Раздевшись, я забираюсь в пруд и принимаюсь скрести себя. «Мыло», если потереть им кожу, превращается в маленькие пузырьки. Само оно не имеет запаха, но мне сказали, что оно хорошо смывает запах пота. Именно то, что мне нужно. Время от времени я бросаю взгляд на хижину, в которой собрались все они. Двери и окна, как мне и обещали, закрыты. Я прислушиваюсь, пытаясь уловить смех, но все тихо.
Опустив голову под воду, чтобы как следует вымыть волосы, я слышу что-то необычное. Сначала мне кажется, дело в движении воды, но когда я выныриваю, звук, вместо того чтобы смолкнуть, становится яснее. Из глиняной хижины доносится мелодия, которую выводят несколько голосов.
Жутковатый, но при этом красивый звук. Я завороженно стою и слушаю, с моих волос капает, и вокруг капель на водной глади пруда расходятся круги. Я выхожу на берег и хватаю одежду, одновременно пытаясь вытереться.
Они не сразу замечают меня, я заглядываю в дверь, чувствуя, как на поспешно натянутую одежду с волос стекает вода. Они уселись в круг, Бен и Джейкоб сидят лицом ко мне, их глаза закрыты. Этот звук будит во мне воспоминания о матери. О том, как она сидела на краю моего матраца и гладила меня по волосам. Ее лицо едва можно было различить в полумраке. Я лучше помню ее голос, чем лицо. В нем не было этой горечи и этого отчаяния, которое позже заставило отца опустить плечи.