— Вижу, ты, капитан, не более разговорчив, чем мой отец, — заметил Рокэ, — но я пришёл не для того, чтобы вспоминать. У меня к тебе предложение.
Я потряс бутылку, проверяя осталось ли в ней хоть что-нибудь. Увы, «Дурная кровь» иссякла.
— Идём, — пригласил меня Рокэ. — Есть вещи, что лучше обсуждать за бокалом хорошего вина.
Таверна располагалась в приличной части Олларии. Я довольно редко бывал там, в основном по делу — обсуждал дела с потенциальными клиентами, что не желали забредать в квартал, где располагалось моё убежище, или же вечерами поджидая свои жертвы. Звалась она «Жареный гусь», на вывеске красовалась оная птица, окрашенная в цвета дриксенской гвардии и насаженная на вертел, очень похожий на шпагу. Содержал её бывший офицер, служивший в Торке и не раз бивший дриксов. У него была большая семья, поэтому кроме вполне легального дела, приносившего неплохие деньги, он имел и не вполне законный заработок. В частности занимался «сведением» не обременённых особо высокими моральными принципами молодцов, умеющих обращаться со шпагой, и желающих избавиться от проблем и не стеснённых в деньгах клиентов.
Мы с Рокэ расположились за свободным столом в углу обей залы, заказали вина, снова «Дурной крови», и маркиз начал свой рассказ.
— Несколько месяцев назад, под конец осени, в Устричном море объявился корсар. — Я едва не хрюкнул по-поросячи — моря Золотых и Багряных земель просто кишели корсарами, каперами, буканьерами и просто пиратами всех мастей. Дриксы, талигойцы, морские шады и самые обычные палубные кабальерос грабили торговцев и друг друга на зеленоватых просторах. Появление ещё одного — событие далеко не удивительное, а скорее закономерное. — Этот особенный, — заметив мою реакцию, сказал Рокэ. — Это дриксенский линкор «Императрикс». Талиг всё ещё в состоянии войны с дриксами, так что он грабит практически в открытую, а дипломаты постоянно ссылаются на «призовое право». Многим марикьяре это надоело и сейчас готовится к отплытию фрегат «Каммориста», который станет охотится за «Императрикс». Весной, когда закончатся шторма, «Каммориста» выйдет в море и начнёт охоту на гуся. Команда формируется из самых разных людей, со всех Золотых земель. Главное, чтобы были исправными моряками. Думаю, от пары кэналлийцев они не откажутся.
— Два вопроса, — сказал я. — При чём здесь вы, маркиз? И при чём здесь я?
— Я наводил справки о тебе, — ответил Рокэ, глядя на меня поверх стакана с «Дурной кровью». — Ты был одним из лучших абордажников и, если бы не дуэль, сделал бы хорошую карьеру на флоте. Но главное не это. Я, можно сказать, сбегаю от отца — он не оценит такую авантюру — а ты не побежишь к нему, докладывать о том, куда я пропал.
— Понятно, — кивнул я. — Но второй вопрос остаётся.
— Не знаю, — честно пожал плечами Рокэ, — но мне кажется, что ты не будешь лишним человеком на «Каммористе», а быть может именно от тебя зависит всё это предприятие.
Я долго глядел в синие глаза маркиза Алвасете, но так ничего в них не разглядел, кроме интереса, да и тот какой-то равнодушный. Помогу — хорошо, нет — и без тебя управимся. И посейчас не могу понять, что заставило меня тогда согласиться.
Возвращаться в Марикьяру не хотелось отчаянно, однако держать слово, данное однажды, надо держать. Мы выехали на следующее утро. Рокэ привёл к моему убежищу двух замечательных морисков иссиня-чёрной масти. Оба грызли удила и были готовы хоть сейчас сорваться в лихой галоп. Я с сомнением оглядел коней — в седле я прежде держался не то, чтобы очень хорошо — пускай говорят, что все кэналлийцы родились в седле, а жилах их течёт шадди пополам с вином. Против второго я не возражаю, а вот с первым не согласен категорически. Я — пехотинец, в прошлом — абордажник, я крепко стою на ногах, а вот в седле держаться — не моё дело. Мне бы лошадку поспокойнее.
— Нет, — снова как будто прочтя мои мысли сказал Рокэ. — Только мориски смогут донести нас до побережья вовремя.
Может и так. Вот только в каком виде, что немаловажно. Рокэ по всей видимости отличный наездник, а вот я приеду к Устричному морю, пардон, без задницы. Ну да, давши слово — держись. И я запрыгнул в седло чёрного, как ночь или душа морского шада мориска.
Дорогу до Марикьяры я помню плохо. Скачка, придорожные трактиры, снова скачка, довольно неплохая еда, и снова в седло. Зад вопиял. Утрами глядеть на седло и моего мориска, готового к новой скачке, в отличие от меня, было просто невозможно. Я ненавидел своего скакуна. Поэтому запах моря, защекотавший нос, был для меня самым желанным, куда более желанным, нежели запах полевой кухни после затяжных боёв в Торке или Марагоне.