Раздумья на эту тему изрядно заинтриговали меня, однако вскоре им на смену пришли мысли о Суфи. Что же с ней делать? Советы Габби о том, что мне следует более сдержанно относиться к событиям в Тунисе, как ни странно, настроили меня на мажорный лад. Впервые за многие годы тяжесть вины стала казаться вполне терпимой. Трудно сказать, восходит ли солнце новой жизни, и все-таки какой-то свет мерцает в конце туннеля. Воспоминания по-прежнему со мной, но боль явно притупилась. Прав ли Габби в том, что вред, принесенный девушке, в большой степени плод моего воображения?
Я рассказал всю правду, но она не шокировала и не ужаснула его. А ведь Габби всю жизнь помогает людям и поэтому должен быть хорошим человеком. И кроме того, доктор сказал, что мой поступок… Как он точно выразился? С моральной точки зрения я поступил не лучшим образом, однако девушку не насиловал. Мой грех простителен. Надо искупить его добрыми делами. Накормить голодного, приютить бездомного. Вполне возможно.
Вспомнился разговор, который мы вели по дороге к деревенскому пабу. Я высмеял мысль о том, что освобожденные демоны лишаются своей силы. Разве Пандора, открывшая ящик, принесла пользу человечеству? Габби все понял, и я со вздохом доверился ему.
Но вопрос о Суфи остается открытым. Воспоминания о ней свежи, как первый снег. Надо пойти и поговорить с девушкой, сказать, что я сожалею о случившемся и готов на все, лишь бы загладить вину. Суфи решила, что я покину ее, лишив девственности? Или ей стало стыдно? Углубившись в себя и занимаясь самоуничижением, я перестал понимать других людей. Предполагается, что, полюбив кого-то, вы начинаете разбираться в чувствах этого человека. Однако мне казалось, что сейчас Суфи как никогда прежде далека от меня. Чем внимательнее я всматривался в ее образ, тем загадочнее он становился.
Вернувшись в большой зал, повстречал там Энджи.
— Привет, красавчик, — обратилась она ко мне с чисто механической фамильярностью, без тени улыбки на лице.
— Суфи уже встала?
— Она на кухне.
— Можно мне поговорить с ней?
Энджи с удивлением взглянула на меня:
— А почему нет?
Я смутился.
— Мне просто казалось, я должен уточнить. Может, она слишком занята.
— Что-то случилось?
— Почему ты спрашиваешь?
— Просто так. Суфи сегодня не в себе.
— Она что-нибудь говорила?
— Мне — ничего. Послушай, что происходит, черт возьми?
Не знаю, почему — полагаю, причина кроется в странном психоанализе Габби и моей неудаче в постели с Суфи, а также в недосыпании и перепалке с Энджи, — только я не сдержался и вспылил. Более того, я был вне себя от ярости. К несчастью, гнев вылился на бедную Энджи, которая меньше других заслуживала подобного обращения.
— Какого дьявола? Кто здесь произносит такие грубые слова? Неужели нельзя прибегнуть к эвфемизмам, тупая деревенщина?!
На мгновение девушка потеряла дар речи, однако тут же собралась и стала готовиться к контрудару. Не стоило совершать ошибку. Миновав кухню, я поспешил прямиком к себе в комнату. Часы показывали семь. Не раздеваясь, лег на кровать и моментально уснул.
ГЛАВА 27
ВНИЗ С ГОРЫ
Проснулся через пару часов, чувствуя себя гораздо лучше. Габби сказал, что я грущу. Все же это не болезнь, а нормальное человеческое чувство. Вот депрессия встает высокой черной стеной, через которую нельзя перебраться: просто нет подходящей лестницы, чтобы преодолеть вертикальный подъем. А грусть скорее напоминает ровную местность, по которой вы любите прогуляться ближе к вечеру. Пейзаж вселяет меланхолию, однако не лишен некой прелести. К тому же, по мере того как вы продвигаетесь вперед, ландшафт постоянно меняется.
Я разделся и пошел принять душ. До меня доносились успокаивающие людские голоса: веселый говорок Энджи, лающий смех Нэша, оптимистические реплики Доминика. Перестали болеть зубы. А что же делать с Суфи? Впрочем, эту проблему можно решить. Надо только быть добрым, хорошим, внимательным, и все как-нибудь образуется. В отдалении мне виделась некая нравственная высота, к которой и следовало стремиться. Необходимо выйти на новый моральный уровень. Там я окажусь в безопасности.
Вошел в большой зал, где пахло беконом.
— Доброе утро, соня, — приветствовал меня Доминик.
Все, кроме Бландена, уже собрались за столом.
— Не в первый раз жаркое спасает мне жизнь, — заметил я. — Кстати, я пришел не последним.
— Да, — сказал Нэш, — где же старина Бланден? Обычно он встает довольно рано для толстяка.