В один из дней Ричард вместо привычного уже смутного подобия чего-то живого отчетливо увидел, как лис, сотканный из клочков тумана, поведя серебристым носом, посмотрел прямо ему в глаза. Он потер лицо, зажмурился, досчитал до десяти и вновь всмотрелся в туман, но ничего не изменилось – туманный лис по-прежнему сидел на опушке и с интересом наблюдал за людьми. Луна, показавшаяся раньше обычного, высветила очертания и других туманных зверей и птиц, мягко скользящих по самой границе поселения, но не переступавших какую-то им одним невидимую черту.
В лесу негромко запели, и туманный лис, махнув на прощанье хвостом, растаял. У Ричарда по телу пробежали мурашки: в отдалении тянули какие-то ноты молодые девушки с хрупкими голосами, но мелодия не была похожа на то, что ему приходилось до этого слышать. Да и откуда в Топи взяться девушкам?
–Пол. Ты это слышишь? – едва шевеля онемевшими губами сказал Ричард.
Пол кивнул, напряженно вглядываясь в темные очертания деревьев, лунную дорожку и туманное море, плескавшееся вокруг.
–Так это Сумаглица поет. Вы чего испугались-то, – с улыбкой сказал Мека, старший сын старейшины, с которым они стояли в этот вечер, – она ж еще по вечерам болотные звезды зажигает, но опасно это, можно в Топи заплутать.
–Что за болотные звезды?
–Такие фонарики света, над Топью носятся. Не каждый вечер, так, иногда бывает.
Втроем они вглядывались в туман и слушали, как поет Сумаглица.
Когда пение смолкло, Мека, почесав густую бороду с проседью, задумчиво сказал, что завтра всем поселением они пойдут в глубину Топи собирать ягоды.
–А почему?
–Ну, мы после песен Сумаглицы всегда ходим. После них обычно удачная охота.
Ричарда передернуло – он вспомнил о детях Артемиды.
–Что же, будем надеяться, что в охоте повезет только нам, – словно прочел его мысли Пол.
***
Козы разбудили их на рассвете. Старейшина выдал Полу и Ричарду по плетеному лукошку и наказал идти с разновозрастной группой людей, столпившейся у входа в его дом.
Они прошли по заболоченному лесу в глубину не меньше километра всей группой в десяток человек, когда старшина решила, что пора разделяться. Каждому выдали по мотку пряжи, и каждый примотал к выбранной старшей сосне конец своего мотка и двинулся в свою сторону. Они с Полом шли почти параллельно, но, поскольку вся схема их продвижения представляла собой что-то вроде расходящихся лучей, с каждым шагом они удалялись все дальше и дальше друг от друга, да и от остальных участников собирательной экспедиции. Ричард старался тщательно срывать ягоды с каждого куста, и его котомка наполнялась довольно быстро. Он собирал бруснику и клюкву, не разделяя их, по совету всё того же Меки, вечером проинструктировавшего его. Ричард шел неспешно, и, сев на корточки у очередного куста, а затем выпрямившись, понял, что никого из группы он больше не видит. Впрочем, его нить никуда не делась, также, как и алые нити остальных, видневшиеся по бокам где-то в отдалении. Лес и Топь, раньше бывшие спокойными, вдруг показались Ричарду мрачными и враждебными. Он прислушался: вдалеке женщина тянула какую-то песню, ветер чуть шумел в кронах елей. Человеческая музыка была совсем не похожа на мелодии Сумаглицы, и от нее веяло домом и спокойствием. Ричард было немного расслабился, но понял, что в шуме крон деревьев, шелестевших на ветру, он слышит еще один звук – четкие, размеренные шаги, хотя никого поблизости не было. Человек определенно шел в его сторону, уверенно и спокойно.
Повинуясь какому-то первобытному инстинкту, Ричард опустился на колени и замер. Что-то было не так. Что-то опасное приближалось к нему. А потом прямо перед его ладонью в мягкий мох с чавкающим звуком вошла стрела.