— Аки Иов на пепелище! — провозгласил наконец Сыкулев — младший, грянув палкой об пол, и Пепеляев решил, что хватит, высказались.
Он поднялся:
— В таком случае прощайте, господа.
Сразу стало тихо.
— Я вас больше не задерживаю, прощайте, — повторил Пепеляев. — Я думал, с вами можно иметь дела, а вы, оказывается, разорены вконец.
— У меня есть рыбка! — испуганно выкрикнул Калмыков.
— Скажу за всех, — опять вылез Грибушин, а на этот раз никто его не остановил. — Не спешите с выводами, ваше превосходительство. Видите ли, кое — что удалось нам и сохранить в предвидении будущего. Я прав, господа?
Утвердительно ответил один Калмыков, но и возражений тоже не послышалось.
— Тогда, — сказал Пепеляев, — прошу всех подойти к окну. И вас, мадам… Полюбуйтесь, как одеты ваши освободители.
На морозе, на ветру коченела рота — ботиночки, тощие шинельки, фуражки вместо шапок, нитяные перчаточки, прикипающие к затворам, а у иных и вовсе упрятаны в рукава голые руки. Посинели губы, уши покрыты черными коростами.
— Бедненькие, — вздохнула Ольга Васильевна.
Калмыков заметил, что неплохо бы им водочки, а Грибушин сказал:
— Ваше превосходительство, теперь я вижу, вы действительно сотворили чудо. Земной вам за это поклон. — И поклонился величаво.
— Вы сами убедились, в каком положении находится дивизия, — сказал Пепеляев. — Моим людям нужны полушубки, валенки, шапки, рукавицы. Нужно мясо и масло. Сено, овес, теплые попоны для лошадей. У меня нет подвод, и лошадей тоже не хватает. Короче говоря, господа, я рассчитываю на вашу благодарность.
— Но у нас ничего этого нет, — быстро сообщил Каменский.
— Минуточку, Семен Иваныч. — Оттерев его в сторону, вперед снова выступил Грибушин. — Пожалуй, мы могли бы провести кое — какие торговые операции и получить то, что вам требуется. Но не сразу, конечно.
— Срок? — спросил Пепеляев.
— Не меньше месяца.
— Много.
— Можно и побыстрее. Вопрос вот в чем: какими деньгами вы намерены с нами расплачиваться?
В первый момент Пепеляев от изумления и обиды не нашелся даже, что ответить, и тут же все опять загалдели. Сыкулев — младший хотел получить плату исключительно царскими золотыми империалами или, на худой конец, серебряными рублями, Фонштейн согласен был даже на кредитные билеты Сибирского правительства, прочие настаивали на иностранной валюте, английской или французской. Грибушин готов был взять и японские иены.
Пепеляев молча, с презрением разглядывал этих людей, которые даже сейчас, натерпевшись под большевиками, остались прежними, ничем не желали поступиться во имя собственной же свободы. Он обернулся к Шамардину:
— Прикажи увести юнкеров.
— И, разумеется, — добавил Грибушин, — мы хотели бы получить некоторые гарантии в виде аванса.
— Задаточек — это само собой, — подтвердил Сыкулев — младший.
— Да поймите же вы! — Пепеляев сделал последнюю попытку. — Деньги у меня только сибирские, а их никто брать не хочет. Если же я начну проводить насильственные реквизиции по деревням, это в конце концов ударит по нам же. И по вам, господа! Мы теперь одной веревкой повязаны. Мужик отвернется от нас. Нужно ему заплатить за лошадей, за подводы, за валенки. Понимаете? За все то, без чего я не могу наступать. Такое уж сейчас время, все мы должны чем — то жертвовать. Вспомните Минина!
Купцы слушали хмуро, лишь Фонштейн согласно кивал, но и он помалкивал.
— Мне нужны деньги! — почти прокричал Пепеляев. — Золото, драгоценности! Я не верю, что вы ничего не сумели припрятать. И они нужны мне сейчас. Немедленно! Не через месяц и не через неделю! Слышите? Потрясите кубышками, господа! Во имя России! Глядите, я, генерал Пепеляев, кланяюсь вам в ноги! — И в самом деле поклонился, опустив руку до полу и бешено чиркнув ногтями по паркету.
Тишина сгустилась, оттеняемая заоконным топотом, словами команд, вяканьем ружейных тренчиков; там уходила, не выполнив поставленной задачи, юнкерская рота. Затем выплыл одинокий голос — грибушинский:
— У нас нет денег.
— Черт с вами, возьму натурой на обмен! Какие товары можете мне предложить?
— У нас ничего нет, — сказал Грибушин при общем одобрительном ропоте. — Ни товаров, ни наличных денег, ни драгоценностей. Мы нищие.
— Это было настолько неожиданно, что Пепеляев на мгновение растерялся: