В центре поляны все так же стояла палатка, словно поджидая ненадолго отлучившихся хозяев, на одеяле внутри осталась кучка бутербродов, приготовленных запасливым Русланом Семихатко, остыл чайник с остатками заварки. Погас и костер у палатки, только в самой глубине угольев можно было заметить красноватые огоньки, раздуваемые ветром. И над всей картиной гибели и разрушения сверкало миллионом звезд черное высокое небо, равнодушное и вечное.
В городе началась весна. В этом году она пришла победительницей, захватив и оккупировав все вокруг, хотя были только первые числа марта. Обычно еще лютовала стужа, еще дули ледяные северные ветры, еще и робко думать о весне боялись суеверные горожане: а ну как спугнешь красавицу и вовсе не настанут теплые дни. А теплые дни на Урале наперечет; бывает, что и в середине июня выпадает снег, а первые заморозки, когда трава белеет от инея, наступают уже в августе. Март же всегда причислялся к месяцам зимним; никому и в голову не приходило считать его теплой весенней порой. Но в этом роковом году коварная природа словно решила дать людям роздых, заманить их мечтами о настоящей весне, согреть на краткое время лучами солнца, чтобы потом еще острее ощутили пленники уральской земли безнадежность холода. И вот закапали громадные сосульки на крышах многоэтажных домов, снег почернел и стал ноздреватым, как засахарившийся мед, черные ветви деревьев сплелись кружевом на фоне ярко-синего неба. Трамваи дребезжали весело, подпрыгивая на стыках рельсов, автомобили разбрызгивали мокрые ошметки снега, в институт спешили толпы галдящих студентов с радостными и юными лицами. В руках они держали круглые тубусы с проектными работами, дерматиновые портфели с конспектами лекций; почти все улыбались, подставив лица слабым лучам северного солнца. И в коридорах политеха тоже царило веселое оживление; сессия была сдана, каникулы прожиты, до следующих экзаменов, казалось, еще целая вечность, и можно ни о чем не беспокоиться, шутить, смеяться, рассказывать анекдоты и приглашать друг друга на последний сеанс в кино.
Проснулись дремавшие всю зиму романтические чувства, в длинных темных коридорах то и дело можно было заметить склонившиеся друг к другу парочки. Поэтому странным диссонансом в этой атмосфере всеобщего благодушия и весеннего подъема звучали торопливые шаги комсомольского секретаря Сергея Ивановича, с мрачным и суровым лицом спешащего куда-то. Он шел, не замечая студентов, едва кивая в ответ на дружелюбные приветствия, погруженный в свои мрачные мысли. У стенда, на котором красовались фотографии студентов-отличников и общественников, он замедлил шаги, а потом и вовсе остановился, всматриваясь в лицо одного юноши. Это было лицо с правильными чертами, густые волосы были аккуратно причесаны на пробор, умные глаза пытливо смотрели из-под ровных бровей. Сергей Иванович ощутил страх. Он всем своим существом понял, что Егора Дятлова нет в живых. Он понял это так же ясно, как раньше понимал обреченность этого честолюбивого и способного парня, его приговоренность к смерти. Секретарь издавна обладал странным и мучительным даром предугадывать гибель; теперь его предчувствия сбылись, сам он знал это абсолютно точно. И вместе с ним, видимо, погибли и остальные. Сергей ощущал дрожь во всем теле, но ее вызывал не только страх; он продолжал тайно пить, все более увеличивая порции “лекарства”, как, обманывая самого себя, называл он водку. Его нервы были на пределе, а необходимость скрывать порок разъедала душу, делала его мнительным и тревожным.
Он был в недоумении; группа туристов-студентов должна была вернуться еще десять дней назад, как минимум, а от них ни слуху, ни духу, и никто из начальства не проявляет никакой озабоченности. А жизнь между тем продолжается, идут занятия, читаются лекции, проводятся собрания комсомольцев и активистов. Сергей знал, что в туристический клуб и в деканат несколько раз обращались обеспокоенные родители. Савченко, заведующий туристическим клубом, бодро говорил, что все под контролем, что группа задерживается из-за погодных условий, в деканате вовсе разводили руками, поскольку не имели отношения к маршруту похода.
В комитет комсомола позвонил отец Любы Дубининой. Он был очень взволнован, но старался скрыть это; только невнятно говорил о страхах своей жены, Любиной матери, которая все видит во сне какой-то ручей в снегу. Отчего-то именно рассказ о ручье очень задел Сергея; он пообещал Дубинину, что выяснит ситуацию сам, и отправился в туристический клуб.
На улице было так тепло, что Сергей Иванович не стал одеваться, вышел в одном поношенном, пропахшем дешевым табаком пиджачке и полной грудью вдохнул свежий весенний воздух. Желтое здание хозяйственных служб было неподалеку, буквально в двух шагах. Секретарь комитета комсомола хлопнул разбухшей от влаги дверью и стал подниматься по узкой лестничке в кабинет, на котором красовалась табличка: “Заведующий туристическим клубом института”. Похмелье закружило голову, ослабило биение сердца, и Сергей остановился перед дверью, чтобы перевести дыхание. И тут же услыхал громкие голоса.
— Карта маршрута была на руках у товарища Зверева, — отбивался от кого-то Савченко, почти переходя на крик. — Вы же сами говорили, что экспедиция секретная, а теперь требуете от меня объяснений! Я могу вам на карте показать, как они должны были идти; но как они на самом деле идут — это я откуда знаю? Меня самого родители замучили, я что им должен отвечать, когда они спрашивают, где их дети?
— Вы, товарищ Савченко, обязаны нам предоставить все необходимые документы! — требовательно говорил кто-то. В голосе звучал металл, он явно привык повелевать другими. — Сказано вам, предоставить документы — будьте любезны! Иначе пойдете под суд. Вы отправили группу неподготовленную, карты маршрута у вас нет, так что будете держать ответ, если туристы не найдутся в ближайшее время.
Сергей замер, прислушиваясь. Он понял, что туристы потерялись, видимо, сбились с пути, заблудились в тайге. Это очень опасно. Поэтому руководство и скрывает свою беспомощность и неосведомленность, кормя несчастных родственников “завтраками”. Теперь придется организовывать спасательную экспедицию, привлекать военных, другие ведомства, шило вылезет из мешка, и тогда… Тогда полетят со своих мест виновные и невиновные. Однако странно, что кто-то посторонний пытается надавить на Савченко, командует им, требует чего-то; опытное ухо бывшего солдата уловило в начальственном голосе смутную тревогу и беспомощность. Собеседник словно пытался свалить вину на Аркадия, заставить его взять все на себя. В ответ на мысли Сергея Ивановича зазвучал монотонно и громко голос Савченко:
— Вы хотите, по всей видимости, сделать из меня козла отпущения? Сами принесли этот дикий маршрут, сами привели этого вашего Зверева, наговорили о какой-то сверхзадаче, а теперь во всем меня обвиняете? Ловко. Нет уж, докладывайте своему руководству, требуйте организации спасательной экспедиции или чего там, а я больше не буду врать родителям. Время идет, а ребята все не возвращаются. Пора решать вопрос.
— Пойдешь под суд! — грозил собеседник, но Савченко не сдавался:
— Плевать. Скорее всего, группа заблудилась. Может, у них подошла к концу провизия, может быть, кто-то из них ранен или заболел, так что тянуть больше нельзя. Заявляйте, пишите рапорт, я сам работал в вашем ведомстве, так что нечего вилять. Надо начинать действовать.
Сергей Иванович постучал в дверь и, не ожидая ответа, вошел в крошечную каморку. В ней плавали такие густые облака табачного дыма, что комсомольский лидер не сразу разглядел угрюмо молчащего Аркадия Савченко и краснолицего здоровяка с черными, как пиявки, густыми бровями. Здоровяк был красен от гнева и волнения; он раздраженно взглянул на Сергея, но ничего не сказал и вновь затянулся папиросой.
— Аркадий, там звонил отец Любы Дубининой, студентки, которая ушла в поход и до сих пор не вернулась, — негромко сообщил секретарь. — Он требует, чтобы организовали поиски. Остальные родители тоже волнуются, хотят обращаться в милицию, так что следует что-то предпринять, и как можно скорее. Ждать дальше бессмысленно. С нашими студентами был еще студент медицинского института Меерзон, его тоже ищут, он работает санитаром в больнице и отсутствует на лекциях уже вторую неделю, мне их секретарь комитета комсомола звонил. Будет лучше, если мы сами как можно быстрее заявим о пропаже отряда. Давай прямо сейчас позвоним куда следует.