— Это твое “куда следует” уже здесь, — криво усмехнулся Савченко. — Познакомься, майор Николаев. Видишь, я с ним как раз и воюю, чтобы начать поиски ребят. Сам приказал отдать карту в единственном экземпляре своему человеку; а теперь, видишь, забыл об этом. Решил меня во всем обвинить и отдать под суд.
— Успокойтесь, товарищ Савченко, — со значением произнес бровастый гость, стараясь выглядеть спокойным и уверенным в себе. — Вы обязаны иметь второй экземпляр маршрутной карты любого похода, за это вам и деньги платят. А что касается организации поисковых работ — сегодня же свяжусь с генералом.
— Сейчас же свяжитесь, — твердо сказал Сергей, нутром чуя в этом плотном бровастом человеке душу темную и двуличную. — Шутка ли, две недели прошло после срока, когда ребята должны были вернуться. Родители уже в панике, лекции давным-давно начались, учеба идет. С ними точно что-то случилось.
Николаев прокряхтел что-то неразборчивое, покраснел еще больше, представляя неприятный разговор с генералом. Конечно, начальству хорошо: отдал идиотский приказ, придумал какую-то чепуху на постном масле с секретной экспедицией к вогульскому идолу, а потом отдуваться придется ему, Николаеву. Писать бесчисленные отчеты, давать объяснения, хорошо, если не показания, потеть на встречах с другими начальниками, признавать свои ошибки и недоработки на партсобраниях… Чертовы туристы действительно пропали, словно в воду канули. И опытный товарищ Зверев вместе с этими молокососами испарился, исчез где-то в тайге на Северном Урале. И рация не работает, сигналы не принимаются и не передаются очень давно. Неприятно, конечно, но придется сегодня написать рапорт генералу, объяснить ситуацию и начать действия по поиску пропавших туристов. Николаев сухо попрощался и вышел, пообещав позвонить в самое ближайшее время, а родителям пока велел говорить, что сведения о поисковых работах они получат буквально на днях. Втайне майор надеялся на извечное авось: вдруг эти студенты все-таки вернутся в ближайшие дни или как-то по-другому дадут о себе знать. Позвонят из Вижая, из Ивделя, передадут через кого-то сведения о своем местонахождении. Николаев понимал, что его надежды тают с каждым днем, но пока еще отказывался принять мысль о гибели экспедиции; все это было совершенно не ко времени, как, впрочем, любое несчастье. Странно устроен человек: стоит случиться беде или вот хотя бы болезни, как первое, что приходит на ум, — как не вовремя! Как будто судьбой выделено специальное время для всякого рода неприятностей.
Николаев тяжело вздохнул, представляя, какая поднимется сейчас суматоха. Самое ужасное, что скрыть факт пропажи десятерых человек совершенно невозможно; в прошлом году очень ловко удалось замаскировать нелепую гибель двух студентов-горняков при шахтных работах; дурачки сами нарушили технику безопасности, инструктаж по которой, впрочем, даже не был проведен. В итоге оба молокососа свалились в шахту, потом трудно было отскрести от каменного дна останки студентов. Николаева передернуло при воспоминании о двух кровавых лепешках, в которые превратились молодые, полные сил ребята. Но кое-что удалось изменить в судмедэкспертизе, кое-какие разговоры провести со свидетелями происшествия, указать на наличие алкоголя в крови. И в результате случай стал довольно банальным, докладывать никуда не пришлось, разобрались на месте. Родители погибших были из глухих деревень, так что искать правду и разбираться, кто прав, кто виноват, было некому. А куда денешь десять потерявшихся студентов? Черт бы побрал этого Зверева, на которого майор полагался, как на самого себя; нет, даже больше, чем на себя.
В мрачных мыслях Николаев добрался до работы и вошел в свой кабинет, где было не по-весеннему темно и холодно. Он присел к столу и принялся сочинять текст донесения, стараясь, чтобы в бесстрастных строках прозвучала лейтмотивом мысль о том, что именно приказание начальства выполнял Николаев, что именно решение генерала послужило поводом для организации этой экспедиции; он ни словом не обмолвился о собственных мыслях по поводу происходящего. Пусть начальство само теперь расхлебывает ту кашу, которую заварило. Майора угнетало то, что он не смог запугать Савченко и заставить его принять на себя хотя бы часть ответственности. Хитрый и опытный бывший чекист моментально сообразил, куда гнет Николаев, и недвусмысленно дал понять, что действовал по его приказанию. И в случае неприятностей будет настаивать на своем. И в самую последнюю очередь Николаев думал о самих ребятах, пропавших в лесах Северного Урала. Его нисколько не волновала судьба молодых людей; гораздо больше он переживал из-за своей карьеры, званий и пенсии, до которой было уже рукой подать. Все-таки Николаев был обычным земным человеком.
Прошло еще два дня. Весна набирала силу, растапливая снега и согревая все вокруг, обнадеживая и наполняя новой жизненной энергией. Солнце буквально жарило своими лучами, многие горожане сняли шапки, вернее, мохнатые треухи и ушанки заменили легкомысленными кепками и вязаными беретами, только-только вошедшими в моду. А толстые и грубые зимние пальто сменили на демисезонные изделия советской легкой промышленности. Толпа на улицах разительно изменилась, стала легче и ярче; и тем темнее и безнадежнее становилась тревога родителей тех, кто не вернулся из похода. Весна указывала на течение времени; перемены происходили во всем мире, время шло быстро, а ребята все не возвращались.
Пробовали дозвониться до Вижая, связаться с отделением милиции, получить хоть какие-то сведения — но ничего определенного узнать не удавалось. Отец Любы Дубининой обратился в райком партии в надежде, что партийные руководители помогут решить вопрос с поисками экспедиции; он не спал несколько ночей, высох и почернел, всей душой предчувствуя недоброе. Он стал выходить из роли верноподданного советского человека, во всем подчиняющегося решениям партии и правительства. Он ясно увидел, что все, кто несет ответственность за студентов, стараются изо всех сил эту ответственность переложить на кого-нибудь другого. Начальники с серыми, будничными лицами, похожие, словно близнецы, друг на друга, посылали его из кабинета в кабинет, из одной организации в другую; только Сергей, секретарь комитета комсомола, тоже фронтовик, поддерживал Дубинина и помогал ему в общении с равнодушными представителями инстанции.
— С ребятами произошло что-то плохое, — твердо сказал секретарь молчаливому и едва выносящему горе Дубинину. — Я слышал тут кое-что, поэтому будем действовать сообща. Надо идти в КГБ, они там что-то знают про отряд, но почему-то ничего не хотят предпринять. — И Сергей рассказал отцу Любы о том, что случайно услышал на днях. Дубинин слушал, прикрыв утомленные бессонницей глаза, но по нервным подергиваниям желваков было видно, что услышанное его потрясло.
— Что же это за сволочи… — медленно произнес Дубинин, сжав кулаки так, что узлами выступили вены, — что за сволочи! Они знали, что это не просто поход, отправили ребят без всякой подготовки, с какой-то странной картой, неизвестно зачем. А теперь молчат и кивают друг на друга! Я сейчас же обращусь в газеты, на радио пойду! Пусть немедленно организуют поиски!
Сергей только угрюмо посмотрел на Дубинина; он, видно, настолько потрясен свалившейся на него бедой, что полностью позабыл: все средства массовой информации находятся под контролем государства и без согласования с КГБ никогда не пропустят ничего лишнего. Даже заметки юных пионеров типа “Грачи прилетели” проверяются бдительной цензурой, даже сочетание букв может быть признано подозрительным.
В прошлом году разразился тихий, но с ужасными последствиями скандал, когда в заштатной газетенке, многотиражке какого-то завода, название славного города имени Ленина было напечатано так: “Ленингад”. Даже в либеральные времена, когда от наводящего страх Верховного Главнокомандующего остался только каменный профиль на фасаде Дома офицеров, дело кончилось исключением из партии всех сотрудников газеты. Так что шансов у отца практически нет. Единственное, что можно сделать, это написать коллективное письмо от родителей всех пропавших студентов. Почему-то в Советском Союзе коллективным письмам очень доверяют и немедленно откликаются на них; все-таки общественное у нас выше личного. Сергей изложил свои мысли Дубинину, и тот засуетился, вдохновленный возможностью хоть какого-то действия. Решили обойти всех родителей, позвонить отцу Руслана Семихатко, который занимал довольно высокий пост и мог как-то надавить на представителей власти, от которых зависело спасение ребят.