Сержант уже заранее выбрал место. Не идеальное, но вполне удобное. В одной из квартир на седьмом этаже дома напротив окна не зажигались всю эту неделю. Он склонен был считать, что они не зажгутся и сегодня. Во втором подъезде, куда выходила дверь этой квартиры, он уже побывал на неделе раза три, поднимался и изучал замки. У него был набор отмычек, изготовленный по его заказу в Германии лет пять назад, — этими стальными палочками и крючочками он мог в принципе открыть любой механический замок. Даже беглого осмотра входной двери оказалось достаточно, чтобы убедиться: квартира пуста. Хозяева уехали, вероятно, в отпуск. Тонкий слой пыли покрыл стальные накладки обоих замков и замочные скважины. Ключом тут не пользовались, как минимум, дней десять. Следов охранной сигнализации он не обнаружил, да и обшарпанная дерматиновая обивка двери указывала на весьма скромный достаток хозяев: такие вряд ли решили бы разориться на сигнализацию.
Удача ему сегодня благоволила: свет в окнах той квартиры не горел. Сержант надел кожаные перчатки, зашел в подъезд, миновал лифт и неторопливо стал подниматься по лестнице. Дойдя до седьмого этажа, он приблизился к нужной двери и позвонил. Тишина. Сделал второй, контрольный, прозвон. Никого. Достал связку отмычек, выбрал два тонких крючка и легко отпер оба замка. На цыпочках вошел в прихожую и прислушался. Тихо.
Сержант не мешкая бросился в большую комнату налево по коридору и подошел к окну. В шестнадцатиэтажке напротив горели почти все окна. Сержант проехал взглядом по стене, наткнулся на интересующие его три окна на шестом этаже и сфокусировался на одном — третьем справа от торца. Потом открыл «дипломат». Комната купалась в сумеречном сиянии. Он уверенными движениями собрал винтовку — для этого, собственно, ему и не нужен был свет, он мог собрать свою «тулячку» даже на ощупь в полной темноте. Когда все было готово, Степан распахнул окно настежь, придвинул к подоконнику стул, сел и стал ждать.
С улицы веяло сыростью. Вечер, однако, был для этого времени года теплый: сидеть вот так у окна было даже приятно, не хотелось ни о чем думать. Он закрыл глаза и отдыхал, пользуясь тем, что есть время и никто его не торопит.
Так он просидел час сорок. За это время Варяг почему-то четыре раза подходил к окну и курил. Это удивило Сержанта, но не насторожило: мало ли почему… Может, нервничает человек. Может, что у него случилось. Когда без пяти одиннадцать — опять вне привычного «графика» — Варяг приблизился к окну и закурил, Сержант поднял винтовку и спокойно прицелился. Он навел волоски оптического прицела на хорошо просматривающийся за полупрозрачной занавеской лоб и плавно нажал на спусковой крючок. Глушитель, навернутый на ствол, погасил звук выстрела, и винтовка слабо чихнула. А Сержанту показалось, что он заметил, как вулканчик крови выплеснулся из пробитого черепа на полупрозрачную ткань.
Сержант мгновенно отвернул глушитель, отсоединил ствол и уложил разобранную винтовку в фетровые гнезда внутри «дипломата», после чего опустил сверху второе дно. Теперь в чемоданчике лежали несколько сложенных газет, пара перьевых ручек, очки в мягком футляре и карта московского метрополитена. Осторожно выглянув из окна, Сержант отметил, что двое парней по-прежнему дежурят у подъезда, ни о чем не подозревая.
Спускаясь по пустой, пахнущей сыростью и кошачьей мочой лестнице, Сержант представил, как будут ошарашены охранники Варяга, когда увидят завтра утром окровавленное тело хозяина. Правда, если варяговская баба дома, она скоро поднимет хай… Так что надо спешить!
Он вышел из подъезда и быстрым шагом направился к еще оживленной улице, почти сразу же поймал частника и попросил отвезти на Ленинградский вокзал. В кармане у него был заранее приобретенный билет в Петербург, вернее, два в купе СВ: он намеревался ехать в одиночестве и в покое.
Преодолев сто с лишним метров мраморного пола в зале ожидания, он купил в ларьке бутылку холодного пива и, стоя на перроне перед гостеприимно раскрытой дверью своего вагона, с наслаждением в пять глотков осушил бутылку. Только после этого ему полегчало. Все-таки нервное напряжение последних дней сказывалось. Опыт опытом, но возраст уже давал о себе знать. Сорок три… Это тебе не тридцать три! Те перегрузки, которые даже не замечаешь в тридцать, на пятом десятке сразу чувствуются, сразу отдаются и в сердце, и в печенке, и в башке… Ему хотелось завалиться спать сразу после отправления поезда, но он прекрасно понимал, что ни хрена не заснет и будет ворочаться полночи, пересматривая в уме, как кадры кинохроники, все события последних дней и особенно события сегодняшнего дня…