Первое в истории атомное испытание произошло шесть дней спустя, в понедельник 16 июля перед самым рассветом. Гигантский огненный шар заворожил ученых, сгрудившихся в темноте. Млад и Чарльз также присутствовали на испытании. Комментарий Оппенгеймера, процитировавшего «Бхагавад-гиту», стал поистине знаменитым: «Я превратился в смерть, в истребителя миров». Следующей бомбе предстояло стереть с лица земли Хиросиму. Ее мощность была эквивалентна 12,5 килотонн тротила. Еще одна бомба, мощностью в 20 килотонн тротила, должна была уничтожить Нагасаки.
Вступивший в должность президент Гарри Трумэн, который сменил на этом посту Рузвельта, скончавшегося 12 апреля 1945 года, объявил во время встречи в Потсдаме со Сталиным и Черчиллем о существовании в Соединенных Штатах «нового оружия необыкновенной разрушительной силы». Но Сталин никак не отреагировал на это сообщение. И Трумэн, и Черчилль предположили, что маршал Сталин не понял смысла сказанного. Они оба были разочарованы тем, что новость не вызвала ожидаемого шока. Однако Сталин знал об американской атомной бомбе гораздо больше, чем сам президент Америки, поскольку Трумэн, будучи вице-президентом, не допускался к проекту «Манхэттен». Сталин же всегда находился поблизости. Его невозмутимый ответ, словно бы он надеялся, что американцы используют бомбу для быстрейшего окончания войны, был всего-навсего притворством. Он прекрасно понимал, что означает успешное испытание атомного оружия, и в глубине души был крайне обеспокоен.
При первой же возможности он позвонил в Москву. Если верить Александру Чаковскому, автору романа «Победа», Сталин вызвал Игоря Курчатова прямо на Лубянку, чтобы потребовать от того как можно скорее завершить работу над атомной программой. Но эта версия ошибочна. На самом деле Сталин звонил Берия, подлинному руководителю программы. Как часто это случалось, офицер спецслужб присутствовал при данном телефонном разговоре. Он-то и рассказал нам о происходившем.
Само собой разумеется, Сталин спросил у Берия, знал ли тот что-либо об американском атомном испытании.
— Да, товарищ Сталин, — ответил Берия. — Как мы вам докладывали, они должны были провести это испытание две недели назад, однако с тех пор мы не располагаем никакой информацией о произведенных мощных взрывах.
Уличив Берия в неведении, Сталин сурово отчитал его. Он сказал, что бомба была взорвана неделей раньше и что Берия был «дезинформирован». Он также упрекнул Берия, словно это была его вина, в том, что президент Трумэн вел переговоры с позиции силы и пытался помыкать советской делегацией.
Берия оставалось только смириться с плохими новостями и попытаться оправдаться.
В заключение Сталин велел Берия передать Курчатову и его команде, чтобы они ускорили темпы работы, а также спросить у профессора, в чем он нуждается для быстрейшего завершения программы.
Когда Сталин закончил, Берия робко спросил:
— Могу ли я высказать свое мнение по этому поводу?
Сталин, естественно, ответил «нет» и повесил трубку. Берия постоял несколько минут в оцепенении, держа трубку в руке, затем наконец опустил ее на рычаг.
Ценные материалы
Очутившись в положении попавшей в ловушку мыши, железный нарком, сидя в своем кабинете на Лубянке, быстро собрался с мыслями, чтобы затем вновь превратиться в рычащего льва. Вне себя от ярости он схватил трубку внутреннего телефона ВЧ и набрал номер Фитина.
— Павел Михайлович! Срочно зайди ко мне.
Как все тираны, Берия был человеком крайностей. Он либо принимал человека, либо отвергал его, причем целиком и полностью. Если он отвергал человека, то тот даже не имел права на жизнь. Как любой член Политбюро испытывал страх, когда представал перед Сталиным, так и каждый офицер НКВД, не говоря уже о заключенных, знал, что от взгляда Берия, сверлящего сквозь стекла пенсне, зависит его судьба.
Павел Фитин, возглавлявший внешнюю разведку, хорошо понимал, что случилось непредвиденное, и догадывался, что это было связано с атомной проблемой. На всякий случай, уходя из кабинета, он захватил с собой дело, где хранились оценки Курчатова научных материалов, полученных из Соединенных Штатов.
Фитин вошел, встал по стойке «смирно» и стал ждать.