Выбрать главу

- Трамблер... Бегунок надо менять... - бубнит рядовой.

- Понял... - смотрю на половника. - Машину вам доставят в часть, господин полковник, не беспокойтесь, пожалуйста. И убедительно вас прошу: потерпите и не заявляйте в милицию... - говорю ему, влезая в форменные брюки. Ботинки приходится оставить свои - у офицера неимоверно огромный размер ступни.

- Кто вы такой? - спрашивает он, с трудом влезая в мои брюки. - Что все это значит?

- Обычное недоразумение, какие у нас случаются ежедневно, - поясняю я. - За мной охотятся милиция, ОМОН и бог знает кто еще из питерских силовых структур. К сожалению, у меня нет времени входить с этими парнями в близкий контакт, хотя им этого очень хочется, поэтому приходится использовать столь неординарные способы, чтобы от них оторваться, - улыбаясь, затягиваю узел галстука и облачаюсь в полковничий китель. Перекладываю свои документы и портмоне в карман кителя, а полковнику возвращаю его. - Вы удовлетворены моим ответом? - интересуюсь с усмешкой.

Полковник молча пожимает плечами.

- Назовите номер вашей части... - прошу его. - Машину вернут в целости и сохранности.

Офицер называет, саркастически усмехаясь. Ясное дело, он мне не верит. Убеждать его, что все будет так, как я обещаю, некогда.

- И все-таки потерпите до утра, не заявляйте в милицию, - говорю ему на прощание.

В машине просто сбито зажигание. Поворачиваю бочку трамблера на несколько миллиметров вправо и завожу двигатель. Полковник с солдатом так и не вышли пока к дороге.

Отруливаю от обочины и мчусь в город. По пути меня несколько раз останавливают пикеты ОМОНа, но, рассмотрев мои серьезные корочки, пропускают без лишних вопросов. Из таксофона звоню диспетчеру, сообщаю, где я нахожусь, и прошу, чтобы мне выслали машину. Загнав "волгу" во двор ближайшего дома, включаю музыку в салоне и приготавливаюсь ждать.

Глава тринадцатая

- Это же надо такое устроить?! - мечет громы и молнии Степаныч, сидя за своим рабочим столом, его пристальный "генеральский" взгляд прожигает мою грешную оболочку. - Во дворе Сперанского трое убиты. Ранены девять бойцов ОМОНа и пятеро милиционеров группы быстрого реагирования. Вдобавок ко всему, унижен начальник войсковой части..

- Реагируют они не очень быстро... - бурчу я, с трудом сдерживая смех.

- Что? - не понимает генерал.

- Паршивая, говорю, у них реакция. Любого нашего курсанта против них выставить - десяток ментов положат одной левой. Причем не рукой, а ногой.

Старик хоть и хмурится, но ему, конечно, приятно слышать мои слова.

- М-да... - тянет он якобы неодобрительно, но в его голосе слышится гордость за своих птенцов. - Учу я вас, учу, а вы все одно как волки, - только в лес и смотрите...

Сижу молча, не возражаю. Настроение у Степаныча после моей маленькой войны на окраине Питера отличное.

Старый вояка, прошедший за свою жизнь такое, что многим из нас не снилось даже в кошмарном сне, доволен своими кадрами, хотя старается этого не показать.

- Ладно, к делу, - после недолгой паузы говорит он. - Когда решил отправляться?

Вчера вечером, после того как Катя удачно доставила Афанасия Сергеевича на базу, он вдруг объявил, что нужно съездить в одно место и забрать последнюю тетрадь из дневников царского офицера.

Наверно, никогда за весь период существования базы на ее территории не было столько посторонних людей - аж целых двое!.. Времена меняются, и даже у нас это заметно.

- Придется съездить со Сперанским, - говорю генералу.

- Люди нужны? - спрашивает он, еле заметно усмехаясь.

- Разве что кого-то зарыть там, где мы сначала откопаем... - мрачно шучу я.

- В уголовном розыске, то бишь, как их там теперь? В криминальной милиции на тех троих, кого ты положил во дворе архивариуса, ничего нет. Они для ментов чистые, но документы у них насквозь фальшивые... Машина была угнана в Варшаве три месяца назад... - Степаныч достает ив стола тонкую папку. - Зато у нас на них кое-что имеется... - самодовольно изрекает он и, надев очки в золотой оправе, бросает на меня исподлобья лукавый взгляд.

Жду, что он скажет дальше.

- Судя по данным дактилоскопической экспертизы, один из них поляк, уроженец города Кракова - Юзеф Беленчик. Трижды судим за грабежи у себя на родине. Имеет... теперь уже - имел, небольшую команду, как говорят сейчас преступно устойчивую и тесно связан с автомобильным рэкетом и преступной группировкой некоего Колоскова из Бреста. Второй, Тадеуш Джоша, венгр по национальности, уроженец города Капувар провинции Дьер-Шопрон. Две судимости за бандитизм. Бежал из тюрьмы, находится в розыске. Активный член бандитской группировки белорусского эмигранта Шмелева, двоюродного брата Колоскова из Бреста. Кто такой третий, неизвестно.

- Неплохо... - одобряю информированность "бати".

- Все плохо, - недоволен Старик. - Непонятно, кто заказал? Почему? И еще тысяча и один вопрос.

- Ну, "почему" - это мы в принципе знаем. "Кто" - тоже можно догадаться. Скорее всего, стреляли в телохранителя, а историка хотели похитить... - поправляю Степаныча.

- Гадают бабки да девицы, а нам нужно знать точно!.. - отбривает меня генерал и, захлопнув папку, убирает ее в стол. - Ты уверен, что там, куда вы сегодня поедете со Сперанским, вас никто не ждет? Может, там уже сшиваются какие-нибудь шведы или австралийцы с богатым прошлым...

- Думаю, с их бумерангом против нашего гранатомета им ловить нечего, смеюсь я.

- Думай, думай... - бурчит Старик. - Когда поедете за бумагами? Смотрю на часы:

- Через час. Сперанский сказал, что его приятель сегодня туда должен подъехать, чтобы соседи не вызвали милицию, когда мы там станем шататься по двору...

- Можешь идти. Доложишь по возвращении.

- Есть доложить, ваше преосвященство! - вскидываю руку, дурашливо вывернув ладонь. - В смысле, пардон, ваша светлость... - продолжаю балагурить, стоя на вытяжку перед генералом.

- Кыш, вольнодумец! - шипит на меня Степаныч, делая страшное лицо.

Мгновенно испаряюсь из кабинета под его гомерический хохот. Адъютант генерала удивленно смотрит из-за своего стола, когда я метеором проношусь через приемную.

С Катей я помирился, и ее глаза снова колдовски сияют, в них светится любовь, хотя время от времени и мелькают искорки сарказма.