— Я не смогу управлять кораблем в одиночку, — напомнил Мохаммед. — Мне потребуется… один, два… минимум десять человек.
Фамке молча положила на стол машинописный лист — список имен и фамилий. Многие были вычеркнуты, рядом с другими стояли те или иные пометки. Команда «Красного Февраля». Иных уж нет, а те далече.
— Только несколько человек согласились перейти в мою банду, — сказала она, — но прямо сейчас от них все равно не будет никакого толку. Даже если бы я могла им доверять — а я не могу, и у меня нет времени проверять их верность новому флагу.
— Да, я вижу, — кивнул Османи. — Бесполезные нижние чины. Кое-кого не хватает…
— Проснулись не все, — спокойно призналась Фамке.
— Но ведь у меня все равно будет команда? — Османи сделал вид, что не расслышал ее последние слова. Мисс ван дер Бумен кивнула и повернулась к молчаливому сальвадорскому моряку, все это время стоявшему у нее за спиной:
— Пригласи капитана Исидору.
Не прошло и минуты, как командир сальвадорского «Паразита» явился на зов — скорей всего, ожидал приказов своей госпожи за дверью. Высокий японо-латинский метис с квадратной челюстью и глубоко посажеными черными глазами, типичный представитель правящей касты Сальвадорской Империи.
— Говорите, кто вам нужен, — велела Фамке, снова повернувшись к Османи.
— Это безумие… — заколебался Мохаммед. — Совершенно неподготовленный экипаж…
— Мои моряки обучены воевать на самых разных лодках, — прогремел Исидору. — Они справятся. И у вас будет несколько часов, чтобы их подготовить.
— Ну же, Османи, — подбодрила его Фамке. — Когда это Флот отступал?! Нет, только не вздумайте говорить что-нибудь вроде «я не могу гарантировать успех» — терпеть не могу штампы, клише и стереотипы!
— Какого черта? — пожал плечами Мохаммед — примерно в сотый раз только за этот безумный день. — Море и виселица всех примут. Мне потребуется акустик, рулевой, два — нет, лучше три торпедиста… Все должны уметь читать классические иероглифы и картагану…
— Вы его слышали, Исидору? — уточнила Фамке.
— Будет исполнено, госпожа, — поклонился сальвадорец.
— Что же касается команды «Красного Февраля»… — Королева Тихого Океана на мгновение заколебалась — и в это самое мгновение встретилась взглядом с капитаном Мохаммедом Османи.
— Капитан Исидору, забирайте их на «Паразит», — решительно продолжала Рыжая Ведьма. — Далее действуйте по обстоятельствам. Когда покинете этот квадрат, можете посадить их в спасательные шлюпки. Или бросьте в ближайшем нейтральном порту. Мне все равно.
«А ведь были времена, когда я бы собственными руками выбросила их всех за борт, — думала она при этом. — Еще бы и привязала к каждому груз потяжелее».
Фамке искренне надеялась, что правильно прочитала одну-единственную просьбу, которая таилась в почти равнодушных глазах капитана Османи. Почти, но не совсем.
«Не убивай».
— продолжение следует —
________________
Глава 37. Смена караула
* * * * *
В свое время Отто фон Бисмарк — или это был Наполеон Бонапарт? Нет, все-таки Уинстон Черчилль — очень тонко подметил, что ни один план битвы не выдерживает столкновения с врагом. Хитроумный план Фамке, Османи и капитана Исидору не стал исключением. К этому стоит добавить, что есть такие военные планы, которые страдают меньше, как и такие, которые страдают больше. План Фамке ван дер Бумен и ее сообщников пострадал самым чудовищным образом. И кто-то обязательно скажет, что «ничто не предвещало»; а другой возразит — «все признаки указывали на — и просто кричали о грядущей катастрофе».
На первый взгляд и в самом деле ничто не предвещало. Сальвадорские коммандос, получившие новый приказ своего капитана, собирались честно его исполнить и принялись переводить ассиро-японских пленников на свою лодку. Изрядно подавленные ассирийцы вели себя смирно и не сопротивлялись. Один за другим они перебирались через шлюзовую трубу, ведущую с «Красного Февраля» на «Паразит» под бдительными взорами вооруженных моряков Исидору. И как только последний пленник перешел на абордажную субмарину, сальвадорский капитан приказал немедленно расстыковать лодки и запустить двигатели — таков был план, и Исидору не собирался терять ни секунды.
Оказавшихся на «Паразите» пленников быстро и споро распределяли по каютам, полупустым складам и другим свободным пространствам, которых, как всем известно, на любой подводной лодке не так уж и много; а на «Паразите» — еще меньше, потому как его водоизмещение уступало «Февральскому» в два с лишним раза. В одном из тесных коридоров сальвадорского корабля все и началось. Кто-то наступил кому-то на ногу, кто-то кого-то за это ударил, кто-то ударил в ответ — и вот уже у кого-то окончательно сдали нервы, и он спустил курок. Первый выстрел и первая кровь стали сигналом и послужили триггером ко всеобщей бойне. Даже не все сальвадорцы на борту были вооруженные огнестрельным оружием, а восставшим японцам и вовсе пришлось пустить в ход все, что под руку подвернется — от трофейных инструментов до собственных зубов.
Могут ли зубы подвернуться под руку? Хороший вопрос для философской дискуссии в мирное время. То есть не сейчас.
Первый помощник «Февраля» Пусянь Ваньну и комиссар Франк Адачи — самые старшие офицеры из плененного экипажа — глазом не успели моргнуть, как им пришлось разделить свою уцелевшую команду на две группы и отдать новый приказ — продвигаться в сторону носа или кормы, брать все помещения под контроль, пленных не брать или брать по возможности. Только после этого товарищи командиры позволили себе перевести дух и осмотреться по сторонам. Центральный коридор сальвадорской подводной лодки, в котором они находились, представлял из себя в высшей степени живописное зрелище, достойное кисти самых великих художников-баталистов прошлого и настоящего (за будущее в данный момент никто не мог поручиться). Повсюду, куда не кинь глаз, виднелись трупы и умирающие, доведенные до своего нынешнего состояния самым жестоким образом. Франциско Адачи, впрочем, отнесся к этому пейзажу достаточно равнодушно — на прошлых войнах и не такое видеть приходилось. Комиссар сунул за пояс окровавленную отвертку, которой только что выбил оба глаза сальвадорскому моряку (вместе с мозгами) и попытался вытереть ладони о собственный китель — ладони при этом не стали чище, но и китель не стал заметно грязнее. Суб-коммандер Пусянь Ваньну, в свою очередь, находился в легком ступоре. В отличие от своего комиссара, успевшего послужить на суше, пляжах, джунглях и других подобных местах, Пусянь с первого дня своей военной карьеры был моряком, поэтому привык уничтожать своих противников торпедами и снарядами с большой дистанции, а не разводным ключом по голове, как сейчас.
— Очнись, Пусянь, — заговорил комиссар, — впереди еще много работы.
Словно подтверждая его слова, с двух сторон доносились новые выстрелы, крики и душераздирающие вопли.
— Неправильно это как-то, — пробормотал старпом и отбросил свое страшное оружие в сторону. Вопреки его ожиданиям, ключ не звякнул при падении на пол, а плюхнулся во что-то мягкое и мокрое — ну и звук при этом издал соответствующий. Пусяня едва не вырвало. Адачи тем временем хладнокровно осматривал лежавшие вокруг него тела на предмет уцелевших — своих или врагов. Поиски его в кратчайшие сроки увенчались успехом.
— Ну-ка, помоги! — велел он, и немного пришедший в себя Пусянь поспешил на помощь. Совместными усилиями они извлекли из груды трупов не кого иную, как Сангиту Рахман. «Долго не протянет», — с первого взгляда понял многоопытный комиссар. Сангита была совсем плоха — простреленная ключица и кровавые пузыри на губах; все прочие ее травмы вроде сломанной руки на этом фоне уже не имели никакого значения. Похоже, капитан-лейтенант Рахман и сама это прекрасно понимала, потому что сказала своим спасителям совсем не то, что они ожидали от нее услышать:
— Бангладеш зиндабад!
— Чего? — удивился Пусянь и ухитрился отступить на шаг назад — в тесном коридоре посреди кучи трупов.