Да, наверное, самое сложное для человека — осознать процесс собственного мышления. И не только потому, что в нем присутствуют скрытые побуждения и неосознанные элементы памяти, прогнозы и интуитивные расчеты, происходящие неведомо как и вдруг являющиеся «наверх». Подсознательное… Есть и другая его сторона, другой уровень: «надсознательный».
Это не то, что имел в виду Фрейд, говоря о «сверх-Я», хотя отчасти и то же. «Сверх-Я» Фрейда — это система социальных норм, главным образом всевозможных запретов, «табу», ставших для личности чем-то внутренним, частью ее самой. То, что мы называем «надсознанием», гораздо шире. Сюда входит все то готовое, что получает личность от семьи, от групп, в которых пребывает, от общества в целом, по разным каналам — а в конечном счете от всего человечества и истории. Это не только нормы поведения, это и системы ценностей, и идеалы, и язык, и весь строй мышления с его категориями и логикой, это стереотипы всех видов и уровней, в том числе и стереотипы чувств — короче, все, что называют культурой в самом широком смысле.
Неосознаваемое социально. По большей части мы пользуемся всем этим, как своим достоянием, в меру личного владения, не вникая, как, откуда и почему это берется, не осознавая ни сам факт использования, ни его механизмы. Ибо с самого детства «надсознание» задалбливается в подсознание.
Но, конечно, в любой момент можно остановиться и спросить себя: а почему я делаю так, говорю так, думаю так, а не иначе? Что стоит за этим, в какой мере это мое, в какой заимствовано и откуда?
Почему, например, я подаю руку товарищу?
Как почему?.. Потому, что так принято здороваться. Потому, что я хорошо к нему отношусь. Если я не подам ему руки, он обидится. Это сближает. Вот как будто бы и причины, достаточно веские, хотя чаще всего мы пожимаем друг другу руки машинально.
Но есть и другие обоснования этого прозаического каждодневного жеста. Они уходят в темные глубины прошлого. Обычай подавать друг другу руки в приветствии, как резонно заключили историки-антропологи, идет от тех далеких времен, когда встреча любых двух людей могла закончиться убийством. Я протягиваю тебе руку, значит, как видишь, у меня нет в ней каменного рубила, которым я мог бы размозжить тебе голову, у меня нет злых намерений, покажи и ты свою руку, и давай соединим их, чтобы удостовериться окончательно. Сегодня такая мотивировка нелепа, но ритуал остался и оброс другими обоснованиями, сохранившими в себе, однако, намеки на прежнее значение.
Именно «подсознательное» переполняет нас постулатами «само собой разумеющегося», против отмены которых с равной силой протестуют и рассудок и чувства. И понятно, что главная причина, почему мы каждый раз не вникаем в свои «подсознательные» мотивировки, — просто отсутствие времени и — в большинстве случаев — необходимости. А также, конечно, и недостаток знаний и стремления вдуматься… С рукопожатием как будто бы просто, но ведь и это только гипотеза. Корни тысяч других каждодневных поступков и мыслей распутать сравнительно сложней.
И чувства и память осознаются мышлением, более высоким уровнем мозговой работы. А чем осознается мышление? Тоже мышлением. Это уже подозрительно. «Я мыслю, следовательно, я существую». Осознать сам факт наличия (или отсутствия) мысли как будто легко. Не столь уж сложно подобрать и доводы, обосновывающие ту или иную мысль, и докопаться до исходных аксиоматических предпосылок. А вот дальше…
Дальше и начинается «это так, потому что это именно так» и «этого не может быть, потому что этого не может быть никогда». Тупик самоочевидного, преодолеть который не легче, чем увидеть свои уши без зеркала. Сейчас я думаю… А сейчас я думаю, что я думаю… А сейчас я думаю, что я думаю, что я думаю… Такая охота за мыслью обычна и безнадежна, ибо всякая мысль в самый миг своего присутствия в сознании может быть только собою, и на этот миг, пусть даже ускользающе-краткий, ничего другого не допускает и сама себя не видит.
Одного критика упрекнули, будто он занимается критикой, поскольку не может творить, на что он ответил: «Да, я не умею готовить яичницу, но это не мешает мне разбираться в ее вкусе». Действительно, нельзя одновременно жарить яичницу и есть ее: результатом может быть только пустая сковорода. Это можно было бы, вероятно, назвать законом одномерности мышления. Можно быть и творцом, и собственным критиком, быстро и сложно чередуя эти процессы, как и происходит на высших уровнях творчества (вспомним черновики Пушкина), но нельзя делать и то и другое одновременно.