— Да, расскажи полиции, что видел, как этот спятивший дерьмоед отпиливал мне член! — кричал Гомо. — Расскажи, что кости нет!
— Забирайся в грузовик, — приказал ему Джок. — И заводи мотор.
Когда Гомо послушался, Джок повернулся к Дэниэлу.
— Прости, Дэнни. Ты теперь сам по себе. От меня помощи больше не жди. Если меня попросят, я дам показания против тебя. Мне нужно прикрывать собственную задницу, парень.
— Да, ты безнадежный слюнтяй, — кивнул Дэниэл. — Но если тебя так заботит справедливость, как насчет Джонни и Мевис?
— То, что ты делал, не имеет ничего общего со справедливостью. — Джок повысил голос, перекрикивая рев двигателя. — Ты пытаешься быть и шерифом, и полицейским, и палачом, Дэнни. Это не правосудие, а месть. И я не хочу иметь к этому отношения. Ты знаешь мой адрес. Можешь отправить туда деньги, которые мне должен. Пока, Дэнни. Жаль, что это закончилось так. — Он забрался на пассажирское место в кабине. — Не пытайся остановить нас. — Он помахал автоматом. — Я умею им пользоваться.
Джок захлопнул дверцу, и Гомо вывел машину на шоссе.
Дэниэл остался стоять в темноте, глядя на яркие самоцветы — хвостовые огни грузовика, — пока их не скрыл поворот дороги.
В ушах у него еще звенело от близкого выстрела. Его тошнило, голова кружилась. Слегка пошатываясь, пошел он туда, где Джок оставил «лендкрузер», и упал на водительское сиденье.
Очень долго его поддерживал гнев, злоба на Чэнгуна и его соучастников, на Гомо и больше всего — на Джока и его вмешательство. Но вот гнев медленно рассеялся, и Дэниэл начинал осознавать серьезность собственного положения. Он выдвинул обвинения, которые не может доказать; он повредил чужую собственность; он угрожал жизни правительственного служащего и оскорбил его, пусть и не причинил ему серьезного ущерба. Ему могут предъявить с полдюжины обвинений.
Потом он снова подумал о Джонни и его семье, и личная опасность потеряла всякое значение.
«Я был так близок к раскрытию аферы, — с горечью думал он. — Еще несколько минут с Гомо, и они были бы у меня в руках. Я почти взял их, Джонни».
Нужно было решить, что делать дальше, но голова болела и трудно было размышлять логично. Нет смысла гнаться за Гомо. Он теперь настороженный, и ему каким-то образом удалось избавиться от слоновой кости.
Но в каком еще направлении действовать? Конечно, остается Нинь Чэнгун. Он ключ ко всему заговору. Однако единственная нить, ведущая к нему, теперь, когда кость исчезла, — это загадочная записка Джонни и отпечаток, оставленный на месте убийства.
Есть еще Четти Синг. Гомо признался, что знаком с сикхом. Что он сказал, когда Дэниэл назвал это имя? «Да, я расскажу тебе о нем, если ты меня не порежешь».
И банда браконьеров. Дэниэл гадал, успел ли Исаак перехватить банду на реке Замбези и смог ли взять пленных. Таких угрызений совести, как у Джока, у Исаака не будет. Джонни был и его другом. Он сумеет заставить пленных говорить.
«Позвоню на пруды Маны с полицейского поста в Чирунду», — решил Дэниэл, и «лендкрузер» тронулся. Он повернул на сто восемьдесят градусов и поехал назад, к откосу. Полицейский пост на мосту Чирунду ближе, чем в Карои. Нужно как можно быстрее заявить в полицию и убедиться, что следственная группа будет выслана немедленно. Следует предупредить полицию о записке Джонни и о следах в крови.
У Дэниэла по-прежнему болела голова. Он на несколько минут остановил «лендкрузер», отыскал в аптечке флакон с таблетками панадола и запил их кофе из термоса.
И пока ехал, боль стихла и мысли начали приходить в порядок.
Было почти четыре утра, когда он доехал до моста Чирунду. На полицейском посту дежурил только один капрал. Сложив руки перед собой на столе, опустив на них голову, он спал так крепко, что Дэниэлу пришлось сильно его трясти. Когда капрал поднял голову, он не понимая смотрел на Дэниэла налитыми кровью глазами.
— Хочу сообщить об убийстве. О нескольких убийствах.
Дэниэл с трудом начал запуск официальной машины.
Капрал не знал, что делать, и Дэниэл послал его за начальником поста, который спал в рондавеле за полицейским участком. Наконец появился сержант в полной форме — ремень, портупея, кепи, — но тоже полусонный.
— Позвоните в Хараре, в отдел расследования убийств, — понукивал Дэниэл. — Пусть вышлют группу в Чивеве.
— Сначала напишите заявление, — настаивал сержант.
В участке в далекой провинции не было даже пишущей машинки. Сержант стал корявым почерком записывать его показания. Каждую букву он произносил отдельно, шевеля губами. Дэниэлу хотелось отобрать у него ручку и писать самому.