— Неубедительно, — отрезал Стекловицкий. — У меня бывают друзья. Но я никогда не рапортую о них домуправу или пенсионерам, режущимся в домино у нас во дворе.
«Гусь», — беззлобно констатировал Загоруйко.
— Вот вы говорите, что у вас бывают друзья, — зацепился он. — Пожалуй, с этого и начнем.
— По принципу: скажи мне, кто твой друг, — и я скажу, кто ты, — усмехнулся Юрий.
Теперь атаковывал Загоруйко.
— Надо быть последовательным, Юрий. Если бы я захотел узнать что-то о вас, я бы сейчас вел куда более легкий разговор с одним из ваших друзей, но не с вами…
— Один — ноль!
— Давайте бросим игру в остроумие, — предложил Загоруйко. — Лучше подумайте и скажите, кто из ваших частых и редких гостей не внушает особого доверия.
— А если наоборот, вы мне назовете тех, кто вас интересует и спросите мое мнение? Обещаю быть искренним. Забуду о нашем разговоре сразу же после того, как перешагну порог этой комнаты в обратном направлении.
— Ну и вредный же вы! Ладно! Значит так, номер первый: Жорж Риполл.
— Я так и думал. Учится плохо, говорит по-русски хорошо. Отец белоэмигрант. Но ведь дети не отвечают за отцов. Не правда ли?
— Правильно!
— Риполл прост в обращении. Имеет машину. Если кто попросит, безотказен. Иногда любит потрепаться о свободе там и свободе здесь. Но это так, от мальчишества. А вообще от разговоров о политике уходит, зато здорово танцует. Король! У меня бывает не так уж часто, но раз в неделю заглядывает. Любит компании, щедр. Меня вроде «Скорой помощи» при нем определили. Всё! Характеристика исчерпана. Выдумывать не буду.
— Выдумывать незачем. Но, прямо скажу, характеристика куцая. Мы и то больше знаем.
— Тогда зачем меня спрашивать?
— Ты не считаешь, — Загоруйко перешел на «ты», — что разговоры о «там и здесь» не пахнут мальчишеством?
— Не считаю. Никогда не страдал манией подозрительности.
— Элементарная бдительность.
— У нас часто путают одно с другим. Ну, если не мальчишество, то типичная трепотня. Я этому даже значения не придаю. И вообще, подумаешь, съездил на машине иностранца, выпил его вино…
— Вопрос не в том, что пьешь и на чем ездишь, а с кем пьешь и с кем ездишь.
— Это звучит цитатой, а нам они надоели…
— Кому это — нам?
— Молодежи.
— Я тоже не старик, правда, не такой шибко грамотный, как ты, но я-то лучше тебя понимаю, что спаивание, провокационные разговорчики, восхваление тамошней свободы крепко попахивают не мальчишеством, а чем-то похуже.
— Никак не уразумею. Вы же уголовный розыск!
— Я советский гражданин, коммунист. Плохо, что ты по полочкам раскладываешь, кому и чем заниматься. Есть дела, которые всех касаются.
— Осторожность, подозрительность, боязнь критики. Вы послушали бы, как американские газеты своего президента раскладывают.
— Грош цена этой критике, — перебил Загоруйко. — В ней только видимость. Ну, сменят президента, ну, поставят другого, настоящие хозяева-то остаются те же. Если хочешь знать, вся их газетная трепотня — липа. Она отвлекает внимание от настоящих борцов за свободу. А у нас кое-кто наслушается, извини, разного дерьма по ихнему радио, зажмурит глаза, как сытый кот, государство-то его кормит, поит, бесплатно обучает, бесплатно лечит, времени для критиканства порядком остается, ну и начнет ворчать, охаивать все свое…
— Пуританство!
— Между прочим изрек, а ни к селу, ни к городу. Ладно, хватит! Будем считать политическую дискуссию законченной. Высокие стороны не пришли к согласию.
— Почему не пришли?
— Что ты знаешь о Викторе Орлове? Ведь этот тип тоже у тебя бывает.
Капитан милиции был несказанно удивлен, когда Юрий категорически заявил:
— Вы что-то путаете, чиф 1, Орлов? В списке моих знакомых эта птица не значится.
— Виктор Орлов, киномеханик…
— Постойте, если вы имеете в виду парня, которого дважды приводил Жорж, то зовут его Виталий, а не Виктор. Фамилия не Орлов, а не то Зеленский, не то Зеленин. Когда ребята знакомятся, фамилии обычно не спрашивают. Виталий — классный кинолюбитель, наснимал много копий с заграничных фильмов и показывает отснятое друзьям. Разве это криминал?
— И деньги берет со зрителей.
— Какие деньги?! — взорвался Юрий. — Да если бы он заикнулся насчет денег, я бы его с лестницы спустил, и ребята вдобавок наподдали. Тоже мне Большой театр!
Юрий не лгал. В этом Загоруйко был уверен. В голосе юноши звучало такое искреннее негодование, что капитану милиции ничего другого не оставалось, как пожать плечами и солгать.