— О наших отношениях, — выдал Смирнов, также поднимаясь на ноги.
Марина, не удержавшись, громко фыркнула:
— Каких отношениях, Макс? Я ведь тебе уже сказала четко и ясно — не было у нас ничего, даже отдаленно похожего на отношения. Ну поцеловала я тебя пару раз — такое случается. Ты же уже большой мальчик, и знаешь, что это — не показатель.
— Хочешь сказать, что позволяешь себе подобное со всеми подряд? — приподнял бровь Максим, как-то не слишком ласково улыбаясь.
— А вот это — не твое дело! — отрезала Марина, — Вижу, что разговор наш плавно подошел к концу. Не то, чтобы он получился плодотворным, но, думаю, ты понял главное. Мы — не пара, и никогда ей не были. А теперь — прошу меня извинить. Меня ждут.
С этими словами Андреева, подхватив сумку, направилась к выходу. Она уже была на пороге, как её резко схватили за руку, и, дернув, прижали к стене. От неожиданности Марина вскрикнула — и тут же поморщилась от неприятной, тупой боли в затылке. Девушка попыталась вырваться, но, подняв глаза, замерла.
Максим стоял слишком близко к ней, от чего его горячее дыхание бросало волны мурашек по телу. Поза, да и сама ситуация могли бы показаться очень личными, почти интимными, если бы не одно «но» — взгляд Смирнова был далек от доброго и нежного. Он держал руки Марины, стискивая пальцы на хрупких девичьих запястьях.
— Отпусти меня, — процедила девушка, движимая лишь одной целью — не показывать, насколько на самом деле ей страшно.
— А то что? — усмехнулся Максим, — Закричишь? Валяй — я выкручусь, изобразив всё так, что мы специально остались тут одни и ты просто не смогла сдержать себя в порыве страсти.
— Ты больной! — практически выплюнула рыжая эти слова ему в лицо, — Что тебя нужно от меня?
— Мне нужно, чтобы ты усвоила своей маленькой, глупой головешкой, что никто никогда меня не бросает! — прошипел Максим, приближаясь к ней еще ближе, хотя, казалось, что уже и некуда.
Он усилил хватку на запястьях, и Марина, не сдержавшись, вскрикнула.
— Мне больно, идиот! — рыкнула она, всё еще не собираясь показывать своего страха, — Отпусти! Или у тебя будут большие неприятности!
Но парень лишь рассмеялся ей в лицо:
— И что ты сделаешь? Позовешь папочку? Натравишь на меня свою подружку-ботаничку? Давай, попробуй! Не забывай, что у меня и друзей побольше, и отец обладает чуть большим влиянием.
— Те шакалы, которых ты держишь возле себя — не друзья! — Марина упорно не желала поддаваться голосу разума и включать чувство самосохранения, — Это просто ничтожества, которые с тобой лишь потому, что могут, в случае чего, неплохо тебя подоить! Ты купил их дружбу. Они такие же ничтожные, как и ты.
Смирнов тряхнул девушку, от чего она снова ударилась головой, на этот раз чуть сильнее. Марина глухо застонала от боли, не понимая, что нашло на всегда уравновешенного сокурсника. Ну отшила она его — так подобные вещи происходят сплошь и рядом! Если бы каждый, кто считал, что его несправедливо оскорбили, бросался на обидчика с кулаками — мир бы уже давно потонул в крови.
— Я хочу, чтобы ты запомнила раз и навсегда, — почти прошептал Максим всё с тем же лихорадочным блеском в глазах, — Ты — моя. Ровно до тех пор, пока я сам не решу, что наигрался. Это ясно?
Марина молчала, продолжая сверлить сокурсника полным презрения взглядом. Она не собиралась соглашаться с его дикими условиями. Не родился еще тот мужчина, который имел бы власть над этой строптивой девушкой. Исключение составлял разве что отец, но ему, вроде как это было положено по статусу. Все остальные же могли смело паковать свои вещички — и отправляться по известному маршруту.
Не дождавшись ответа, Максим снова встряхнул девушку, вызывая у неё еще один глухой стон боли. Марина уже смирилась с тем, что на её запястьях останутся синяки — её бледная кожа была такой тонкой, и капилляры располагались так близко к верхнему слою эпидермиса, что малейшего толчка было достаточно, чтобы она получила гематому. Что уж говорить про цепкие, грубые пальцы Смирнова, которыми он безжалостно, точно в силках, зажал руки рыжей?
— Я спросил — тебе всё ясно?
Ответить Андреева — а точнее, послать этого недоумка — не успела. Дверь в аудиторию распахнулась, и на пороге появился преподаватель анатомии. Никогда раньше Марина не была так сильно рада видеть эту женщину, как в ту минуту.
— Что здесь происходит? — удивленно взглянув на парочку, спросила педагог.
Смирнов тут же нацепил на лицо маску пай-мальчика и растянул губы в заискивающей улыбке:
— Ничего. Мы просто разговаривали.
— И мы закончили!
С этими словами Марина, пользуясь тем, что при посторонних сокурсник будет хотя бы пытаться вести себя прилично, вырвала из его хватки свои руки, после чего стремительным шагом покинула аудиторию.
Девушку слегка потряхивало от нервов, что скрутили живот в тугую пружину, и страха, который всё же прокрался в её душу. Дотронувшись чуть дрожащими пальцами до щек, девушка почувствовала влагу и едва слышно выругалась. Она даже не заметила, что расплакалась, и лишь надеялась, что слезы потекли уже после того, как Марина вышла из аудитории. Показывать свои страх и слезы перед этим одноклеточным девушка не желала.
Не оглядываясь и не желая привлекать к себе лишнего внимания, Андреева почти пробежала отделяющий её от выхода коридор, по дороге заглянув в гардеробную и практически сдернув с вешалки пальто. Закутавшись в него, она толкнула тяжелые двери — и глубоко вдохнула свежий воздух.
Взгляд её сразу зацепился за Алю — та стояла в самом низу, рядом с ней неприступной скалой возвышался Лис. А чуть в стороне, не сводя с неё полного восхищения взгляда, стоял Игнат.
При взгляде на мужчину, Андрееву будто «отпустило» — страх отошел на задний план, и его место заняло спокойствие. Марина не понимала, откуда оно взялось, но в голове появилась одна крайне четкая и поразительно простая мысль — ей было нечего бояться. Не рядом с этими людьми. И уж точно они не должны были увидеть, что хотя бы на момент рыжая позволила страху взять верх. Особенно заметить это не должен был Игнат. Он привык видеть Андрееву уверенной в себе, слегка высокомерной и гордой красавицей, и она не хотела, чтобы он разочаровался, поняв, что это не так.
Поэтому, нацепив на лицо свою уже привычную маску, Марина спустилась к ожидающим её людям. Вот только она не знала, что уже опоздала со своим театром одной актрисы — и Аля, и Игнат уже поняли, что что-то случилось.
Аржанова, шепнув что-то Лису, поспешила к подруге. Перехватив её на середине лестницы, брюнетка спросила:
— Что случилось?
Марина очень натурально изобразила недоумение:
— Ты о чем?
Но Алю было не провести:
— Не прикидывайся. Я не первый день тебя знаю, и вижу, что что-то не так. Это Макс? Он обидел тебя? Мне пойти и поговорить с ним?
Девушка уже было дернулась в сторону университета, но Марина схватила её за руку, чуть поморщившись при этом, но хватку всё равно не ослабила:
— Нет! Не надо.
— Марина.
А это уже подошел Игнат. Вздрогнув от звука его голоса, девушка повернулась, улыбнувшись при этом как можно более очаровательно. Вот только все ее старания были напрасны — взгляд Васильева была направлен не на лицо девушки. Мужчина смотрел на её руки и, опустив глаза, Марина чертыхнулась. Она попыталась было опустить рукава пальто ниже, но не успела — Игнат перехватил её руку, задирая рукав еще выше.
— Что это? — негромким, звенящим от напряжения голосом, спросил мужчина.
Аля, также проследившая, куда они оба смотрят, опустила взгляд — и ахнула, прижав ладони ко рту. На тонкой и нежной коже запястья появились отвратительные красные следы. Если присмотреться, можно было заметить, что они повторяют контуры чьих-то пальцев. И догадаться, чьих именно, было крайне легко.
Игнат, не слушая протесты девушки, поднял рукав другой руки, и все, включая подошедшего Елисея, смогли увидеть такие же отметины на второй руке. Пока они были ярко-красными, но вскоре они грозили превратиться в отвратительные фиолетово-бордовые синяки. Васильев провел по ним кончиками пальцев, и Марина замерла, чувствуя, как все внутри замирает от этой легкой, едва ощутимой ласки. К её рукам за несколько минут успели прикоснуться двое мужчин, но если первый причинял ей боль и словно даже не замечал этого, то второй, наоборот, обращался с ней, как с хрустальной вазой. И это — тот человек, который за сутки до этого с такой яростью целовал её, прикусывая губы почти до крови, заставляя всё внутри дрожать и разжигая в теле Адское пламя?