Негромкий стук в дверь отвлёк меня от мыслей. Чертыхнувшись, я натянула домашнюю футболку и простые джинсовые шорты, после чего крикнула:
— Можно!
Дверь в спальню открылась и на пороге появился Елисей. Я была вынуждена признать, что видеть его — облаченного в чёрную футболку и простые синие джинсы — в моей комнате было, как минимум, непривычно. И сам факт того, что она находился в моей самой, что ни на есть личной обители, заставлял мои щеки наливаться румянцем.
— Что, Катя тебя утомила? — спросила я, завязывая волосы в неряшливый пучок.
— Вовсе нет, — покачал головой мужчина, — Но я просто вроде как к тебе приехал, а не к ней.
Хмыкнув, я кивнула:
— Ну, раз так — мы можем вернуться. Я переоделась.
Однако, Елисей пошёл наперекор моим словам. Прикрыв за собой дверь, мужчина прошёл вглубь моей комнаты и опустился на кровать. Я в этот момент мысленно порадовалась, что с утра прибралась и не явила Воронцову свой привычный бардак, вроде разбросанных по полу лифчиков или футболок, которые я по той или иной причине отвергла, и, так и не надев, просто поленилась убрать обратно в шкаф.
— Или, — медленно проговорил мужчина, поднимая на меня глаза, — Мы можем остаться здесь, чтобы ты спокойно рассказала о том, что тебя беспокоит.
Вот и как он это делал? Как умудрялся читать, словно открытую книгу, по одному слову, взгляду или жесту? Помнится, еще совсем недавно у Лиса были проблемы с этим — он не мог понять, что мне нравилось, а что вызывало раздражение. Как он сумел так быстро прокачать этот навык? Неужели в городе открыли какие-то специализированные курсы, а мне об этом не сообщили??
Вслух я, однако, этого не сказала. Вместо этого я изобразила на лице крайнюю степень удивления, прежде чем произнести:
— Не понимаю, о чем ты вообще.
Воронцов поморщился:
— Давай только без этого. Аля, я не слепой, и вижу, что что-то происходит. Терпеть не могу неизвестность и недомолвки, поэтому давай договоримся — мы решаем всё, что возникает в процессе общения, сразу, не откладывая это в долгий ящик. Вот увидишь — такая позиция сэкономит нам кучу времени и нервов.
Я рассматривала мужчину, чуть прикусив губу, и не знала, стоило ли всё это затевать. Помнится, мы как-то заговаривали про уровни общения. Достигли ли мы того самого уровня, когда задавать вопросы о прошлом стало бы нормой, и не вызывало бы неприятных последствий?
Узнать ответ на этот вопрос я могла только одним способом — произнеся его вслух. Так что, вздохнув, я подошла и присела рядом с Елисеем. Который внимательно следил за каждым моим движением, будто боялся, что я начну кричать или просто убегу.
— Я могу быть с тобой открытой и честной? — негромко спросила я, — И могу ли просить у тебя того же в ответ?
Лис накрыл мою лежащую на мягком покрывале ладонь своей и кивнул, добавив:
— Конечно. Всё, что захочешь.
Глубоко вздохнув, словно перед затяжным прыжком, я призналась:
— Твой брат сказал, что в твоей биографии есть моменты, которые могут меня напугать или смутить. Я хочу, чтобы ты рассказал мне, что, по твоему мнению, Дан считает этими самыми «моментами».
*****
Аля наблюдала за сидящим перед ней мужчиной с долей опасения и напряжения. Она задала вопрос, который терзал её вот уже несколько часов. Для кого-то этот срок мог показаться ничтожно маленьким, но Аржанова терпеть не могла недосказанности, как и чувство, будто она что-то не понимает. Поэтому, ей даже пять минут недомолвок казались вечностью. Так что тот факт, что она продержалась так долго, был поводом для гордости.
Елисей же сидел как громом поражённый. Первый порыв — поехать к себе домой и выбить мелкому мозги, несмотря на возможный протест со стороны его невесты — мужчина смог в себе подавить. В конце концов, именно такие его вспышки и послужили причиной того, что Дан счёл своим долгом влезть в его отношения со своими советами.
С другой стороны, он ведь просто хотел помочь. Лис знал своего брата с пелёнок, и мог быть уверен в том, что язык свой он распустил не из-за жажды посплетничать, или же желая разрушить то хрупкое и нежное, что установилось между Алей и Елисеем. Нет, Дан просто понимал, что сам мужчина на этот разговор смог бы выйти очень не скоро, и решил таким образом подстегнуть своего родственника, помочь ему. Потому что девушке действительно стоило знать, с кем она на самом деле связалась.
Вот только — как начать этот разговор? Елисей был не силён во всех этих выворачиваниях наизнанку своей души. Да и вспоминать то, каким он был раньше, мужчина не любил. Однако, выхода у него не оставалось. Поэтому, вздохнув, Воронцов сказал, не глядя на девушку:
— Рассказ будет длинным. Поэтому, я попрошу тебя набраться терпения.
Аля тонко улыбнулась:
— Знаешь, некоторые считают, что это — мой конёк.
— И я полностью с ними согласен, — кивнул мужчина, — Но тут правда разговор не пяти минут. И я боюсь, что после того, как я закончу, ты не захочешь продолжать беседу.
Лис почувствовал, как его слегка небритой щеки коснулись тонкие женские пальцы. Цепко, но вместе с тем мягко ухватив его за подбородок, Аля заставила мужчину повернуться к ней.
— Эй, — тихо позвала она Воронцова, — Ты можешь мне доверять. Я выслушаю тебя и постараюсь понять. Если ты, конечно, не хочешь сказать, что убивал детей и потрошил котят — тут, боюсь, даже моего понимания будет недостаточно.
Воронцов хмыкнул:
— Нет, ничего такого не было.
— Тогда начинай говорить. Потому что с каждой секундой тишины в моей голове разворачиваются всё более жуткие сценарии. Не мучай меня. Пожалуйста.
Кивнув, мужчина, пожевав губу, негромко произнёс:
— У каждого из нас есть свои отличительные черты, которые выделяют нас среди других людей. У тебя это — любовь ко всему живому, подруга твоя до безобразия уверена в себе, мой брат до обидного умён и проницателен, Игнат…ну, он пофигист. В какой-то степени. Моей же чертой всегда была ярость.
Шумно выдохнув, Елисей позволил себе погрузиться в воспоминания, выуживая из памяти кадры из своего прошлого. Оны были мутные, серые и потрепанные от времени, но окончательно от них избавиться Лис не мог. Да и не хотел — ему было это нужно. Чтобы помнить, какой вред он мог причинить, если позволит себе расслабиться.
— Сколько я себя помню — во мне всегда бурлила злость. Словно вместо крови по венам бежала, клокоча и заставляя меня во всех всегда видеть угрозу. Кроме родных, конечно, но любить трёх человек и ненавидеть весь остальной мир — это было ненормально. Я был ненормальным. По крайней мере, так считали мои родители, и я со временем убедился, что они были правы. Я постоянно влезал в драки, с тех пор как научился ходить. Другие матери не разрешали своим детям играть со мной, потому что получить от меня лопаткой по лбу мог кто угодно — девочка, мальчик, собака. Тогда я не видел различий между хорошими и плохими, и ненавидел всех одинаково.
Аля попыталась нарисовать эту картину в своём воображении — маленького Елисея, который смотрит на всех злобным взглядом, размахивая крошечными кулачками. Откуда в невинном создании, которое совсем недавно появилось на свет, могло взяться столько агрессии?
Словно прочитав её мысли, Елисей продолжил:
— Никто не понимал, откуда во мне это. Но решили, что с этим потоком энергии нужно что-то делать. Направить её в более мирное русло. Чтобы я дрался, но делал это по правилам, и лишь с разрешения взрослых. Меня отдавали в секции — бокс, карате, тхэквондо, и баскетбол. Последнее — уже по моей просьбе, просто для развлечения. Хотя, толкать соперника было моим любимым занятием, — с кривой усмешкой заметил Лис, — Такая терапия принесла свои плоды — я действительно стал более спокойным, научившись запирать своего зверя и выпускать его лишь на ринге. Семья выдохнула с облегчением — чёртик спрятался в своей табакерке.