Он действительно был сумасшедшим, потому что адекватные люди не должны получать столько удовольствия, видя свою кровь на чужом, зацелованном теле. Не должны испытывать наслаждение, чувствуя, как саднят синяки, а поврежденные ребра взрываются от боли при каждом движении, а воздух вырывается из отбитых лёгких с хрипом. Но Игнат ощущал всё это, и никогда раньше он не чувствовал себя настолько полноценным, цельным, настоящим.
Марина тоже не могла отнести себя к разумным людям. Потому что, стянув с брюнета футболку и снова увидев его синяки, большинство из которых стали уже темно-бордовыми, она поняла, что её пальцы задрожали. Но не от страха или жалости к любимому человеку — нет, они подрагивали от желания. Вид избитого Игната с кровоточащей губой пробуждал в ней самые низменные чувства. И она не собиралась от них отказываться.
Рыжая не поняла, как они оказались в спальне — её сознание словно помутилось, движимое лишь одним желанием — целовать, дарить тепло и забирать боль. Но девушка четко осознала в какой-то момент, что она сидела на мягкой и просторной постели, чуть нависая над лежащим под ней мужчиной. Который тяжело дышал и изредка морщился от боли. Но, тем не менее, не делал ни единой попытки остановить её или себя.
Чувствуя себя королевой положения, Марина позволила себе подразнить брюнета, даря ему лёгкие поцелуи. Девушка исследовала каждый его синяк своими губами, словно надеясь таким образом забрать его боль. И она делала определенные успехи — Игнат не чувствовал ничего, кроме всепоглощающего желания сделать рыжую чертовку своей. Целиком и без остатка. И, когда Андреева, увлёкшись, прикусила одну из багровых отметин, мужчина, прорычав что-то, рывком перевернулся, подминая девушку под себя. Которая смотрела на него с вызовом — давай, мол, покажи, на что способен.
Игнат показал. Не было никаких прелюдий — никто из них не нуждался в этом. Их влекло друг к другу с животной силой, именно так они и отдавались друг другу — ярко, бурно, до прокушенных губ, кровавых борозд на спине, плечах и бёдрах, белых пятен перед глазами и громких стонов, которые наверняка не пришлись по душе соседям. Но им было плевать. В ту ночь не существовало никого и ничего, кроме них.
Уже после, когда притомившаяся Марина лежала на груди мужчины, а тот задумчиво перебирал пряди её волос, та хихикнула.
— Что смешного ты находишь в данной ситуации? — поинтересовался Игнат.
— Да так, подумалось вдруг, что у меня все волосы мокрые.
— Подтверждаю — так и есть. И что в этом забавного?
Марина пояснила, пробегаясь кончиками пальцев по бедру брюнета:
— Есть у меня парочка примет, как определить, хороший был секс или нет. Одна из них — если после зажирнились волосы, то это значит, что он был неплох.
Задумчиво хмыкнув, Васильев произнёс:
— Если верить твоим исследованиям — то сейчас он был просто крышесносный. Потому что твои локоны хоть выжимай.
Девушка кивнула, упираясь подбородком мужчине в солнечное сплетение:
— Тут мне даже наблюдения не нужны. Я чувствую себя так, словно все мои мышцы превратились в желе. А ведь я тренированная девушка.
— Даже не хочу знать, с кем, как и когда ты тренировалась, — проворчал Игнат, — Я чисто физически не в состоянии навалять всем твоим ухажёрам.
— И не надо, — пожала плечами рыжая, — Они ведь все в прошлом. Люблю то я тебя.
Услышав признание, Игнат распахнул глаза, которые до этого прикрыл, утомившись, и посмотрел вниз. Андреева встретила его взгляд и порадовалась, что в полумраке не было видно её покрасневших щек. Но довольную улыбку брюнета она разглядеть смогла.
— Ты это всё же сказала, — протянул он довольным тоном.
— В первый и последний раз, — буркнула Марина, устраиваясь поудобнее и прикрывая глаза.
Объяснять Игнату, что он в принципе стал первым мужчиной, который услышал эти слова от неё, девушка не стала. Почему-то она понимала, что он итак это знал. И потому её признание стало для них обоих началом чего-то совершенно нового.
глава двадцать третья
Глава двадцать третья
На следующий день ехать на учёбу не хотелось совершенно. Я сама не понимала, почему, но меня как будто что-то смутно беспокоило. Во время завтрака в животе будто вертелся какой-то слизняк — скользкий и неприятный. Обычно он приходил ко мне в моменты крайнего волнения — перед сессией, например. Но до неё у меня было еще, как минимум, два месяца, и было несколько рано начинать мандражировать. Тем не менее, противное чувство не покидало меня, от этого аппетит пропадал напрочь, и я просто сидела за столом, лениво ковыряясь в тарелке с омлетом, который сама же и приготовила.
— Ты в порядке? — Елисей, который всегда чутко угадывал моё настроение, коснулся моего локтя, заставляя вздрогнуть и поднять голову.
— Более чем, — кивнула я, выныривая из своих мыслей, — Просто чувствую себя как-то странно.
— Заболела? — нахмурился мужчина, — У меня есть какие-то лекарства в аптечке. Принести?
Я покачала головой, чувствуя, как внутри всё теплеет от того количества заботы, что читалось в тоне Воронцова. Серьёзно — я была уверена, что на свете нет человека более обходительного и чуткого. Рядом с ним мне было совершенно не о чем волноваться — это та простая истина, которую я усвоила за всё время, что длились наши отношения.
— Всё в порядке, — мягко повторила я, — Просто нехорошее предчувствие. Как будто что-то должно случиться. Что-то нехорошее.
Лис хмыкнул, делая глоток чая, после чего заметил:
— Что-то уже случилось — какие-то самоубийцы решили, что могут нападать на моего друга, и при этом не понести наказания. Может, в это всё дело?
Чуть подумав, я кивнула, улыбнувшись:
— Да, наверное, я просто переволновалась за Игната.
— И напрасно! — заявил Елисей.
Наклонившись ко мне через стол, он мягко коснулся моих губ своими и, шкодливо улыбнувшись, шепнул:
— Обо мне думай. За меня волнуйся. Не за него. Иначе я буду ревновать.
Я засмеялась и шутливо пихнула мужчину в плечо:
— Такой балбес иногда! Слов просто нет.
— Раз нет слов — просто молча поцелуй меня, — не растерялся тот, подставляя щеку и довольно улыбаясь.
Ну, разве я могла ему отказать?
В итоге Елисею удалось убедить меня в том, что мои волнение и страх рождены событием, которое произошло накануне. Так что, закончив завтракать, мы быстро собрались и мужчина уже по привычке повёз меня в университет. Уже на парковке Елисей, заглушив двигатель машины, повернулся ко мне и с мягкой улыбкой сказал:
— Спасибо.
— За что? — удивлённо спросила я, распахивая глаза.
— За всё, — пожал плечами Воронцов, — За то, что рядом со мной. И я не только вчерашний вечер имею в виду. Я рад, что сумел убедить тебя довериться мне и надеюсь, что ты не жалеешь о своих решениях.
Я мягко улыбнулась и покачала головой:
— Нисколько. Более того — никогда в жизни я не была так рада, что оказалась неправа, и моё первое впечатление было ошибочным.
И вот что это было, если не признание в любви? Да, слова были не те, но они ведь, по сути, были и не нужны. Важно ведь не это — не три громких слова, за которыми, порой, не скрывается ничего, кроме лжи, обернутой в фантик из пафоса. Гораздо важнее поступки человека, то, как он ведёт себя рядом с тобой, и как ты сам ощущаешь себя рядом с ним. И я могла даже под присягой признаться, что Лис каждым словом и действием доказывал, что его чувства — искренни. И рядом с ним я ощущала себя по-настоящему любимой.
Поцеловав его на прощание и еще разок вдохнув тот невероятный, просто непередаваемый аромат, что исходил от его загорелой кожи, я поспешила в университет. Уже на бегу я прочитала смс от Марины, которая сообщила, что приедет только ко второй паре, поскольку ей нужно было заехать домой и привести себя в божеский вид. Да уж, накануне она выглядела отнюдь не как с обложки. И что-то мне подсказывало, что у Игната в доме не было ни плойки для волос, ни шкафа с женскими дизайнерскими шмотками. В противном случае Мариночке стоило бы задуматься, с кем она связалась.