— С тобой всё чудесно, Аля, — медленно и чётко разделяя каждое слово, произнёс Воронцов, — Ты — идеальная. И я не должен был вести себя так, как я вёл, и говорить то, что говорил. Я просто идиот.
Девушка мягко улыбнулась, чувствуя, как по её венам, вместе с кровью, разливается облегчение. Высвободив руки из мягкой хватки мужчины, та спустилась к нему на пол и, обвив руками его шею, шепнула:
— Нет. Ты — самый лучший.
Она хотела было еще что-то сказать (на самом деле — очень много), но неожиданно яркий свет ослепил её. Прищурившись, она поняла, что это солнечный диск, который начал медленно опускаться, спеша уступить небосвод своей подруге луне. Лис же, проследив её взгляд и помня о том, как сильно его девушка любила закат, предложил:
— Посмотрим?
Аля кивнула, и они вышли на балкон. Лёгкий прохладный ветерок бросал им в лица аромат моря и соли, который девушка вдыхала полной грудью. Наблюдая за тем, как солнце медленно и будто лениво скользит по небу, спиной она ощущала мощную и крепкую мужскую грудь, что прижималась к ней, а также чувствовала сильные руки, держащие её. И ей казалось, что больше не о чем просить. Её душа пела.
Когда, вспыхнув напоследок особенно ярко, солнечный диск всё же спрятался, Аржанова почувствовала, как мужчина позади зашевелился, касаясь губами её головы.
— Пахнешь вкусно, — прошептал довольно Лис Але в макушку.
Он потёрся о неё — носом, щекой, губами — словно пытаясь зарыться в неё с головой, погрузиться, спрятаться, после чего повторил:
— Вкусно.
Мужчина скользнул ниже, коснувшись губами её волос, после, убрав несколько густых прядей, поцеловал тату на её шее, по старой привычке чуть прихватив её зубами. Аля беззвучно выдохнула, на мгновение задрожав в его объятиях. Лис прикусил мочку, почти чувствуя, как побежали мурашки по телу девушки, и усмехнулся. Руки обхватили хрупкое женское тело ещё крепче. — Я так люблю твой запах, — шепнул Воронцов на ухо зардевшейся Али. Мужские губы снова соскользнули на шею, старательно выцеловывая длинную, напрягшуюся мышцу, так удачно уходящую к ключице, после чего пошли вдоль по ней. Лис укусил и ключицу тоже — как пёс, распробовавший вкусную кость и теперь не собирающийся с ней расставаться. Он потёрся носом о ямку над ней — и глубоко вдохнул, наполняя себя ЕЁ запахом. Заполняя себя Алей. Аржанова давно безвольно обмякла в его объятиях, лишь запрокинув голову для лучшего доступа. Воронцов негромко рассмеялся, целуя тонкую, горячую кожу под горлом и чувствуя губами, как быстро колотился её пульс. — Я так люблю тебя, — едва слышно шепнул он, посылая еще один табун мурашек по коже девушки.
Аля, резко выдохнув, развернулась в руках мужчины. Встретившись с ним взглядом, она не прочла в его глазах ни грамма сомнений в том, что всё сказанное им — правда. Он излучал только уверенность, нежность — и любовь. То самое чувство, в котором он признался. Сделав самый важный шаг — и притом, да долю секунды опередив её саму.
— Люблю тебя, — выдохнула Аля одними губами и, не дав мужчине никак отреагировать, утянула его в поцелуй.
*****
Наконец-то я могла сделать всё то, чего мне так сильно хотелось. Я могла прикасаться к нему, могла ощущать под ладонями его горящую огнём кожу. Могла целовать его, пробуя на вкус каждый миллиметр его кожи, не имея ни сил, ни возможности, ни желания прекращать это. Я чувствовала себя человеком, который соскочил с крайне жёсткой диеты и, наконец, мог снова есть всё то, что ему так хотелось. И единственным блюдом, которое так жаждала я, был Елисей.
Он, к слову, целиком и полностью разделял мои желания, отвечая мне с не меньшим напором и страстью. В какой-то момент мы могли бы даже рискнуть сорваться с балкона и тем самым закончить всю эту историю, но всё же крошечная часть разума оказалась освобождена от власти чувств. И именно она позволила Лису завести меня в квартиру.
Собственно, на этом вся разумность и закончилась. Потому что дальше мы действовали, как два первобытных человека, охваченные инстинктами. Я целовала, то и дело срываясь на укусы, и нетерпеливо дергала рубашку Лиса, норовя вырвать пуговицы с мясом. И пусть — у него этих рубашек всё равно было, как грязи. Одной больше, одной меньше.
Елисей же, глухо зарычав, подхватил меня руками под ягодицы. В долю секунды разгадав его задумку, я обвила ногами его бедра, позволяя ему полностью захватить контроль над ситуацией и лишь мысленно умоляя его не останавливаться.
До спальни мы так и не добрались, и признаюсь — это была целиком и полностью моя вина. Просто в какой-то момент я, не сдержавшись, прикусила мочку его уха, и Лис, глухо рыкнув, сорвался. Помните, я говорила, что очень люблю лестницы? Так вот — у меня появился новый повод воспылать к ним пламенными чувствами. Хотя бы потому, что невозможно оставаться равнодушным после того, как в этом самом месте самый дорогой и любимый человек отдавал тебе всего себя целиком и полностью, доказывая всю силу своих чувств.
Да, было не шибко удобно, но в какой-то момент все посторонние звуки и ощущения испарились, оставив место только для нас двоих. Я воспринимала всё словно в триста раз острее — каждое прикосновения, поцелуй, движение. Всё это было наполнено такой гаммой чувств, что мне хотелось плакать. Но я лишь прижималась ближе к любимому, слыша, как с моих губ слетают какие-то бессмысленные глупости, смешанные со словами любви, и понимая, что он отвечает мне тем же. И я была счастлива.
Уже после, когда я всё еще силилась перевести дыхание и привести в норму сердцебиение, Лис, который каким-то невероятно чудесным образом растянулся на этой лестнице рядом со мной (как поместился — ума не приложу), с шумом потянувшись, выдохнул:
— Как же я по тебе скучал.
Я только мягко улыбнулась, чувствуя себя невероятно счастливой:
— Это взаимно. Мы с тобой много дров наломали. Оба, причём. Столько, что в какой-то момент я даже начала сомневаться, любовь ли это.
Услышав это, Лис резко сел. Подняв на меня абсолютно серьезный взгляд, он медленно произнес:
— Никогда не сомневайся в этом. Никогда.
Сглотнув, я кивнула, но всё же не смогла удержаться от комментария:
— Просто, мне всегда казалось, что любовь — она такая, как радуга и единороги. И всё кажется чудесным, все беды — ничтожны, и вообще влюблённым море по колено. Но то, что было с нами — оно не попадало ни под один из этих критериев. В последние дни.
Воронцов покачал головой. Придвинувшись ко мне и, кажется, совершенно не стесняясь своей наготы (я-то успела его рубашку накинуть), он коснулся моей шеи, после чего сказал:
— Я, быть может, не великий оратор и вообще не мастер говорить красиво. Но кое-что я тебе хочу сказать. То, что я узнал за годы жизни. Ну, и то, что умудрились втолковать мне брат и лучший друг. Любовь не должна быть радужной и разноцветной. Она может быть чёрно-белой, как в старых фильмах, зелёной, как первые весенние вздохи, голубой, как снег, оранжевой, как долгие зимние вечера у камина с любимым человеком, — сглотнув и словно не замечая, что делали со мной его слова, Елисей продолжил, — Она может быть цвета летней ночи, любимого чая или кофе, цвета опавшей листвы. Любовь может быть и черной, при этом не обязательно принося боль. Любовь — это целый спектр эмоций, который не всегда должен быть сплошным. И я люблю тебя. Так, как умею.
И вот тогда, сидя на лестнице в обнимку с любимым человеком, случая его голос и вникая в смысл слов, которые он пытался донести до меня, я поняла одну очень простую истину.
Любовь — это переживания, грусть, разочарование, ссоры, но обязательное примирение. Каждый раз два человека снова и снова выбирают друг друга. Это и есть любовь. И она была у нас.
глава двадцать восьмая
Глава двадцать восьмая
Следующий месяц я, скрестив пальцы, могла бы назвать безоблачным. Правда, перед этим я бы еще несколько раз плюнула через оба плеча сразу — на всякий случай. И, хоть я никогда не считала себя особенно суеверной, однако недавние события могли кого угодно заставить усомниться в собственных привычках. За исключением, разве что, Марины — ей, мне кажется, всё было нипочём. И даже баба с пустым ведром, припрятавшая за пазухой угольно-чёрного кота, заставила бы мою подругу лишь пожать плечами — и бодрой походной она бы дальше пошла по своим делам.