— Это потому, что мне не о чем сообщить, — спокойно ответил Мартин.
Уолсингем нахмурился и недовольно сдвинул брови.
— Не за тем я не посчитался с расходами, предоставляя вам собственный дом и придавая вам видимость респектабельности, чтобы вы по-прежнему рыскали по пабам. Вашей основной целью, на случай, если вы подзабыли, было втереться в доверие к барону и выявить, как глубоко он погружен в этот заговор против королевы.
— Именно этим я и занимаюсь, — почти не сдерживаясь, резко возразил Мартин. — Приходится отмечать, что Нед, я имею в виду лорда Оксбриджа, время от времени поступает глупо и опрометчиво, как всякий молодой человек двадцати лет от роду. И, хотя он и католик, я не выявил ничего, что предполагает отсутствие в нем лояльности к королеве. И тем более не обнаружил никакой связи между ним и этим заговором Бабингтона.
— Возможно, вы не слишком старались.
— Что вы хотите этим сказать?
— Хочу сказать, что вы, возможно, находите неудобным, чтобы человек, который помог финансировать ваш драгоценный театр, оказался виновным в измене.
— Здание театра «Корона» фактически оплачено деньгами сестры Оксбриджа, а не им самим.
Мартин пожалел о сказанном, как только у него вырвались эти слова, поскольку Уолсингем вцепился в них, как собака в кость.
— Вот оно как! Вот мы и подошли к сути дела, а именно леди Джейн Дэнвер. Она слывет красавицей.
— Согласен, она довольно миловидна, — пожал плечами Мартин, пытаясь казаться безразличным.
— Богатая вдовушка еще настолько молода, что нуждается в новом муже.
— Я понятия не имею, в чем нуждается эта женщина. Я едва осмеливаюсь поднять свой скромный взгляд на сестру барона.
— О, сдается мне, на этом свете не так много того, на что вы бы не осмелились, мистер Вулф.
Мартин смутился.
Поговаривали, Уолсингем умел взглядом обнажать душу человека, и сейчас, под пристальным взглядом министра, Мартин чувствовал себя слишком неуютно.
В последнее время его мысли действительно крутились вокруг леди Дэнвер много чаще, чем следовало. Эта милая, нежная женщина, на вкус Мартина, время от времени была чересчур уж серьезна. Но он не мог избавиться от мыслей, насколько брак с этой дамой улучшил бы его положение, и какой хорошей матерью для Мег могла стать Джейн.
Уолсингем продолжил изучать Мартина прищуренными глазами. Министр умел владеть молчанием как оружием, часто подталкивая людей на опрометчивые признания.
Но с Мартином это не удалось.
— Мы живем в уникальное для Англии время, — прервал паузу Уолсингем, — когда человек со здоровым честолюбием и недюжинными способностями может подняться много выше своего отца. Вы кажетесь мне именно таким человеком, мистер Вулф. Но вы еще и крайне опасны, слишком опасны.
— В чем же я опасен?
— Вы не признаете хозяина над собой, вас ни с кем не связывают никакие узы.
— Как странно, — Мартин подчеркнуто растягивал слова. — У меня создалось впечатление, что вы взяли меня к себе на службу, господин министр.
— Вы, несомненно, получаете от меня плату и выполняете поручения, которые я вам даю, но я никогда не был достаточно глуп, чтобы считать себя вашим хозяином. После шести месяцев вашей службы у меня я знаю о вас не намного больше, чем в самом начале нашего знакомства.
— Я могу сказать то же самое о вас, сэр, — парировал Мартин. — У вас репутация человека, который говорит мало, но видит все.
— Вы же человек, который говорит много, но никогда не раскрывается. Я даже до конца не уверен, каковы наши религиозные убеждения.
— Каждое воскресенье я регулярно посещаю протестантскую службу.
— Так делают очень многие, даже если только для того, чтобы избежать порицания, ждущего всякого, кто воздерживается.
— Мои отношения со Всемогущим достаточно простые, — улыбнулся Мартин. — Еще когда я был мальчишкой, Бог сказал мне: «Мартин, дружище, у меня есть гораздо более важные заботы, чтобы беспокоиться еще и о тебе, так что ты уж лучше-ка сам приглядывай за собой». — Уолсингем отреагировал сухим смешком, но Мартин догадался, что он задел строгого пуританина своим богохульством. Он добавил уже серьезнее: — Что касается конфликта между католиками и протестантами, я воочию видел беды и страдания, которые он повлек за собой. Из-за гражданской войны Франция была разорвана на части на долгие годы... Мужчин, женщин и детей — всех безжалостно вырезали. И все ради чего? Я думаю, ваша собственная королева сказала по этому поводу как нельзя лучше. Разве это не ее слова: «Есть только один Иисус Христос; остальное — споры о пустяках»? Я склонен согласиться с нею.
— И все же вы когда-то служили протестантскому королю Наварры, — раздраженно укорил его Уолсингем.
— Я искренне симпатизировал ему и видел смысл в том, чтобы служить его делу.
— Именно эта черта в вас и беспокоит меня. Ваша симпатия к сестре лорда Оксбриджа и ее кошельку привела к тому, что вы ослабили свое рвение в изучении самого барона.
— Почему вы так уверены, что Оксбридж склонен к измене? — сердито вздохнул Мартин.
— Я уже излагал вам свои соображения на этот счет. Лэмберты — одна из последних знатных католических семей с севера. На их счету уже есть злосчастная история сопротивления короне. Дедушка нынешнего барона кончил тем, что его голову выставили над Тауэром. Отец, скорее всего, разделил бы ту же самую судьбу, если бы не упал с лошади и не сломал себе шею, убегая от судьи.
— Но вы же сами только что уверяли меня, что в Англии наступила новая эра. Что человеку нет нужды повторять судьбу своего отца.
— У меня есть и другие причины тоже. — Уолсингем был явно уязвлен, что его собственные слова собеседник направил против него самого. — Оксбридж и его сестра воспитывались в доме графа Шрусбери, а сэр Антони Бабингтон был там пажом. Они все жили под одной крышей в те времена, когда граф был опекуном шотландской королевы.
— Случайное совпадение, — усмехнулся Мартин. — То, что все они были знакомы друг с другом в прошлом, вовсе не подразумевает их нынешних отношений. Я убедился: ни из чего не явствует, что лорд Оксбридж или его сестра...
— Тогда я предлагаю вам еще внимательнее присмотреться к ним, сэр, — отрезал Уолсингем, — иначе я вынужден буду нанять кого-то еще, чтобы тщательно изучить барона и вашу лояльность к нему тоже, месье Ле Луп.
Мартин проявил недюжинную выдержку, чтобы скрыть, как сильно угроза патрона потрясла его.
— Я постараюсь.
— Ваши старания — все, что мне требуется. Ну а теперь возвращайтесь к дочери. — Министр поднялся, чтобы проводить Мартина до двери. — А как поживает юная Маргарет?
— Хорошо, — осторожно ответил Мартин. Он изучающе посмотрел на Уолсингема, пытаясь почувствовать, нет ли какой-нибудь скрытой угрозы в этом вопросе.
— Вот уже шесть лет прошло с тех пор, как я потерял свою самую младшую дочь, мою маленькую Мэри, — обычно холодный взгляд сэра Фрэнсиса потеплел. — Она теперь с Богом. Дорожите днями, проведенными с вашей дочерью, мистер Вулф. Так уж часто получается, что только слишком короткое время наши дети бывают с нами. А ведь в итоге важны вовсе не королевства или власть. Только Бог и семья имеют значение.
Министр говорил просто, без всякого набожного ханжества, его слова шли прямо от сердца. И на мгновение показалось, будто два обычных человека говорят между собой, и один отец обращается к другому.
— Вы планируете в ближайшем времени навестить лорда Оксбриджа и его сестру? — Маска Уолсингема снова вернулась на свое место.
— Мне оказали честь, прислав приглашение на большой банкет, который будет дан в Стрэнд-хаузе завтра вечером. Сама королева ожидается там.
— Нет, если я сумею отговорить ее. Едва ли сейчас подходящий момент для ее величества, чтобы обедать в доме известных бунтарей. Учитывая весь этот круговорот заговоров. — Уолсингем положил руку на плечо Мартина. — Помогите мне раскрыть этот заговор против моей королевы, и я позабочусь о вашей награде. Герб и респектабельное положение можно купить. У вас нет никакой необходимости кликать на себя опасность, добиваясь женщины, чья семья может оказаться замешанной в измене. Хорошенько послужите мне, и вы сможете подняться к большим высотам. Но помните, можно и упасть, и так же глубоко. Доброй ночи, сэр.