Кристина обладала тем даром, который Ирих не желала развивать в ней. Ибо чем больше развивалась бы сила, тем опасней бы становилось зло внутри неё. И даже всё то светлое, что было в девушке Хостинге, не смогло бы победить пропасть тьмы.
— Ей придется жить с болью всю свою жизнь. Вполне вероятно, что она может потерять рассудок. Если она останется, если всё же возьмет верх над злом внутри — она больше не будет прежней...
«Я больше не была прежней», — чуть не вырвалось у Провидицы.
Она уже давно не была той юной Ирих Ибсен Мари, той девочкой, рожденной от неизвестной матери. Той, кому могли причинять боль. Теперь Ирих сама причиняла боль.
— Ты можешь уйти, — услышала она тихий голос юноши. Ибсен почувствовала себя лишней. То, что говорил парень, было слишком интимным для неё.
Она не раз задавалась вопросом: какого это любить кого-то так сильно? Так, будто твои чувства сожгут тебя. Так сильно, так по-настоящему?
— Ты можешь уйти, — повторил он. — Но знай, что ты - это та девушка, которую я буду любить даже после смерти. Ты та, кто заставила меня поверить в счастливый конец. Та, кто оставила свой отпечаток на всем, к чему успела прикоснуться. В том числе к моему сердцу. Но знай, если ты уйдешь сейчас, — всё станет другим. Ты должна бороться. Должна продолжать идти вперед.
Голос юноши дрожал. Ибсен почувствовала к нему жалость. Мальчишка говорил от сердца.
— Кристина Ивашкова, ты всегда будешь моей девочкой. Даже если сойдешь с ума или уничтожишь весь мир. Ты всё равно останешься моей!
Она молчала. Не дышала. Не двигалась. Все ещё была мертва. Всё ещё была в оковах своих внутренних демонов.
***
— Хакон! — позвал Эивиндр старшего сына.
В разгаре битвы, он не мог уследить глазами за перемещением мальца. Сын куда-то запропастился. Не случилось ли чего-то с ним? Сегодня именно тот день, когда он наконец-таки захватит Королевский Двор. Крепость охотников и их союзников — падет.
Ударив мечом, тем самым обезглавив какого-то юнца, он вытер меч об ткань сюртука и, развернувшись, стал искать Хакона.
Найдя сына в толпе, сначала он обрадовался, но когда эльф увидел, в чьей компании был Хакон, Эивиндр сам себе обязался задушить мальца.
Хакон был в сопровождении сестры, которая шла, держась за руку Дмитрия Ивашкова! И где-то сзади плелся Тор.
Его лицо распухло от гнева и всё покраснело, а жилы на шее вздулись.
Направив меч на охотника, так дерзко смеющего держать его дочь за руку, притрагиваться к ней, он замахнулся на юношу. Но Мэрит, став перед Дмитрием, раскинула руки и со злобой, которую он никогда в ней не видел, сказала:
— Давайте, отец. Бейте!
— Отойди! — крикнул он, но дочь даже не думала сходить с места.
— Выслушай её, папа, — подал голос Тор.
Эвиндр впервые почувствовал к своим детям отвращение. Не такими он их растил. Ополчились против родного отца. Против своей же крови.
— Папа, они хорошие. Не все они такие, как тот мужчина, убивший маму...
— Замолчи, чертовка!
— Выслушайте меня! — крикнула девушка. Упав на колени, она посмотрела на отца и, отчеканивая каждое слово, произнесла: — Горе затмило ваш разум, отец! Они даруют нам мир. Всем нам!
— Охотники отравили твое сознание…...
— Охотники показали мне, что такое свобода! — запротестовала она. — Хотите я буду кланяться вас в ноги? Хотите?
— Прекрати, — с долей отвращения сказал он.
— Что бы на это сказала мать? — спросил Тор. — Заставляете дочь кланяться вам в ноги только ради того, чтобы вы позволили выслушать её.
Мэрит даже на йоту не напоминала ему Грай. Не внешне. Но душой она была точь-в-точь как мать. Её глаза пылающие верой взывали к нему.
— Прекратите это...
***
Она чувствовала то, чего не хотела чувствовать. Мрак сгущал свои краски.
— Смерть - это не страшно.
Тина посмотрела на свою копию.
Девушка сидела перед ней по-турецки. Она улыбалась так, как зло не улыбается.
— Я знаю, о чем ты думаешь, Кристина. Я — это ты.
— Я помню. Тебе необязательно напоминать мне.
Кристина закрыла глаза. Каждый раз, когда она пыталась вернуться обратно — боль окутывала её с ног до головы.
— Люди не меняются, — сказала она. — Я всегда буду Тиной, мрак не сможет отобрать у меня мою личность.
— Что за глупости? — голос второй Кристины был насмешливым. — Люди подобны вещам. Вещи меняются, люди тоже. Вчера ты была наивной девочкой, а сегодня ты уже другая.
— А сегодня я уже ты.
— Именно. Если выберешься отсюда: либо станешь мной, либо будешь жить и надеяться, что однажды я не займу твое место. Уйдешь прямо сейчас, то есть умрешь, боль и тьма больше не будут преследовать тебя.
— Как насчет нейтрального варианта?
— Его нет, Кристина.
Девушка молчала. Всё это было похоже на сон. И вдруг она подумала о том, чтобы было, если бы она не прочла ту записку, что было бы, если бы она никогда не появилась на пороге дома Князевых?
— Думаю, всем нам было бы легче, — ответил образ тьмы.
— Заткнись. Не вторгайся в мое личное пространство.
— Время на исходе, Тина. Постепенно твоя душа утратит всю связь с реальностью, и тогда ты умрешь. Уже навсегда.
***
Артём знал, что отец не будет участвовать в битве. Такова натура всех великих политиков: кричать победоносные речи из-за спин солдат.
Он нашел его в покоях Управляющего Короля.
Парень никогда не был близок с Александром. Между ними всегда витал холод и недопонимание с неловкостью. Но не было ненависти, даже после того, как Александр обещал убить Мирославу, если они не расстанутся. Артём мог говорить себе или Мире о том, как он ненавидит отца, но правда была в том, что внутри он не ощущал этого.
Толкнув дверь ногой, Артём засунул руки в карманы штанов и вошел.
Радов не был в этой комнате с лет эдак пятнадцати.
Фотографии, висевшие в рамочках на стене, обескуражили его. На них были изображены все его дети, а так же сестры и все жены.
Усмехнувшись, Артём направился дальше.
Открыв другую дверь, он увидел своего отца сидящим за письменным столом и склонившим голову. Подойдя к нему, парень дотронулся до плеча старшего Радова и потряс его. Но Александр даже не шевельнулся. Тогда Артём аккуратно откинул его голову и понял, что случилось с его отцом. Порыскав глазами по кабинету, он нашел на полу флакон с сонным порошком фейри.
Александр Радов уснул вечным сном...
Юноша испытал какую-то жалость к отцу, равную тому ощущению сочувствия к бездомному животному. Ничего больше. Не горя, не обиды, но так же, не было и ликования с радостью.
На столе аккуратно сложенным лежал листок бумаги. Артем, взяв его, развернул и стал читать:
«Моему сыну Артёму.
Мы не были с тобой близки, малыш. Поэтому слово «малыш» я уверен, вызовет на твоем лице презрительную или недоумевающую улыбку.
Я облажался. И поэтому ушел с этого мира тем же, кем и пришел — трусом. Во мне осталась лишь надежда того, что ты сможешь очистить нашу династию от того дерьма, в которую я её погрузил. Сможешь ведь, да?
Я не стану оправдывать себя, ибо нет мне оправдания. Предсмертные записки по идеи должны кратко изъяснять суть самого действия как самоубийство. Объясню: я понял, что всё, ради чего я боролся двадцать лет, — было напрасно. За окном комнаты собрались войска, а я не могу повести их на бой. Потому что знаю, что Кристина Ивашкова предложит им вариант куда лучше. А от бессмысленных смертей я чертовски устал.
Я вообще устал, сын.
Я лишь хочу сказать тебе, что ты уже добился больше, чем я. Ты нашел любимую. Прошу, держись за неё.
Александр Радов».
Листок выпал из его рук, и всё о чем мог думать Артём, было:
«Не было презрительной и недоумевающей улыбки, пап».
***
Она изо всех сил пыталась найти путь к себе. Проснуться. Но всё вокруг пылало, в том числе и она.