— Была?
— Умерла, когда мне было пять лет.
С тех пор ее жизнь изменилась. Овдовев, отец стал следить за каждым ее шагом. Видимо, что-то отразилось у нее на лице, потому что Мэтью поставил стакан и накрыл ее руку своей ладонью.
— Мне очень жаль.
Банальная фраза прозвучала у него так задушевно и искренне, что ей вдруг захотелось плакать. Дома ее очень быстро отучили плакать по матери. Брэд строго следил за этим. Она осторожно освободила свою руку — исходящее от его пальцев тепло волновало ее.
— Это было давно, — пробормотала она.
— А отец еще жив?
— Да.
Еще жив, подумала Оливия, и до сих пор его отношение к ней представляет собой странное сочетание немыслимой опеки и эмоциональной глухоты. Началось это вскоре после гибели матери. Отец замкнулся в молчаливой скорби по безвременно ушедшей жене на долгие годы и тем самым словно создал между собой и дочерью невидимую, но весьма ощутимую преграду.
— Я вижу, вам так же хочется говорить о нем, как мне о «Медузе».
Грустно усмехнувшись, она заметила:
— Значит, как всегда, о погоде. Область высокого давления перемещается в наш регион. Видимость отличная, ветер южный до десяти узлов.
— Отвяжись! Вот что вы сейчас сказали.
— Ого, да вы сообразительный.
В его глазах мелькнул гнев.
— Вам здорово удается задеть меня за живое, Оливия Шелл.
— Готова спорить на ставку за ночное дежурство, что вы привыкли иметь дело с женщинами, которые из кожи вон лезут, чтобы вам понравиться, и поэтому торопятся согласиться с каждым вашим словом.
— И берут у меня деньги при каждом удобном случае.
Снова этот циничный тон.
— Как драматично, чуть не утопить себя только для того, чтобы познакомиться с особой, которая не позволяет зайти дальше девяти долларов пятидесяти центов за порцию устриц.
— Вы не посчитали стоимость коки.
Оливия расхохоталась.
— И чаевые, — добавила она сквозь смех. — Что случилось? — спросила она, заметив, как изменилось выражение его лица.
— Вы чертовски красивая, когда смеетесь, — грубовато сказал он.
Щеки ее вспыхнули, и на секунду повисло молчание, которое, казалось, тянулось целую вечность, пока Оливия соображала, что ответить. Потом она живо заговорила:
— Давайте так, Мэтью, вы рассказываете мне об Исландии, а я вам расскажу о Лабрадоре. О благодарности, отцах, любовниках и деньгах вспоминать не будем. Договорились?
— Почему вы не замужем?
— Потому что не хочу выходить замуж! О, спасибо, Кристи, выглядит на все сто, ты и о лимончике не забыла, — лихорадочно болтала Оливия.
— Может, еще что-нибудь принести? — спросила Кристи, с интересом поглядывая на возбужденную Оливию.
— Все отлично, спасибо, — сказал Мэтью таким тоном, что Кристи как ветром сдуло. — А тот морской капитан… он ваш любовник, верно?
— Афранио? Мы с ним друзья, Мэтью, и только.
— Дружба между мужчиной и женщиной невозможна.
— Не согласна!
— То есть вы хотите сказать, что не ложились в его постель? Или мне следует сказать, в его койку?
— Я достаточно ясно выразила свою мысль, — отчеканила Оливия и яростно вонзила вилку в мясо.
— Не надо вымещать злость на еде, Оливия. Скажите просто: «Пошел вон!»
— Вначале я поем. У меня впереди длинная смена или вы уже забыли?
— Друг, — повторил он с непонятной интонацией.
— Именно это я и сказала. По-вашему, в это трудно поверить? Почему?
— О, это длинная история, а я не из тех, кто рассказывает о таких вещах. Итак, почему бы нам действительно не поговорить об Исландии? Мы пробыли там всего три дня… мне хватило их, чтобы схватить воспаление легких. Но мы успели со Стэном прокатиться к вулкану Гекла.
Он рассказывал, а Оливия ела и думала только о том, чтобы успокоиться и согнать с лица этот отвратительный румянец. Правда, Мэтью оказался занимательным рассказчиком, и она, постепенно оправившись от смущения, стала задавать вопросы, а потом сама поделилась впечатлениями о своем плавании вдоль побережья Лабрадора и о других приключениях.
Кристи принесла им по куску пирога с яблочной начинкой и кофе.
Наклонясь к нему, Оливия смеялась над тем, что рассказывал Мэтью, когда вдруг он заметил:
— Думаю, вон тот мужчина хочет поговорить с вами.
Оливия подняла голову, и в ту же секунду ее улыбка исчезла, словно ее и не было.
— Энди… — растерянно произнесла она.
Доктор Энди Мэннинг возглавлял клинику в Хиброне. Симпатичный трудяга, по уши влюбленный в нее. Она никак не поощряла его и удивлялась, почему не может ответить ему взаимностью. Он всегда был с ней чуток и нежен, и его не волновало, есть у нее деньги или нет. Но ее никогда не тянуло к нему физически. Близости хотел он, не она.
— Энди, познакомься, это Мэтью Бертрам. Помнишь, я тебе рассказывала о поступившем сигнале бедствия на прошлой неделе? Это была яхта Мэтью.
— Здравствуйте, — поздоровался Энди без особой теплоты.
— Присаживайтесь, как насчет кофе? — любезно предложил Мэтью.
Кристи заметно оживилась, глаза ее горели, словно перед ней разыгрывалась одна из мыльных опер, столь любимых ею.
— Какой пирог вам принести с кофе, док?
— Спасибо, Кристи, только кофе. — Энди переключил внимание на Оливию. — С ужином в субботу все остается по-прежнему? Кажется, в шесть тридцать?
При всей своей деликатности он явно демонстрировал свои права на нее. Почему бы ей не полюбить его? Он только и мечтает о том, чтобы надеть ей на палец обручальное кольцо. И отец был бы счастлив. Вышла бы замуж и осталась в Хиброне до конца своих дней, а где еще безопасней, чем здесь?
— В шесть тридцать или в семь, — ответила Оливия и тут же принялась рассказывать Мэтью о клинике. Ей не хотелось, чтобы он узнал о прощальном ужине, который она устраивает.
Кристи принесла кофе за рекордно короткий срок. Светлые кудряшки ее дрожали.
— Оливия, обещай, что обязательно заглянешь к нам перед отъездом в Филадельфию. Я дам тебе с собой твой любимый пирог.
— Вы уезжаете? — спросил Мэтью.
— Сегодня у нее последнее дежурство, — ответил Энди с хмурым видом.
— Вы не сказали мне об этом.
— А разве я должна вам все рассказывать? — отрезала Оливия. Она посмотрела на часы. — Кстати о дежурстве, через пять минут я должна выйти.
Кристи принесла счет, Мэтью расплатился, и все трое поднялись из-за стола. Когда Оливия выходила, Кристи подмигнула ей.
— Желаю хорошо провести вечер.
— Я иду на работу, — строго сказала Оливия, спустилась по ступенькам и направилась к своей машине.
Энди шел следом за ней. Когда она открыла дверцу, он схватил ее в объятия и запечатлел неловкий поцелуй где-то возле ее губ, после чего громко произнес:
— Я позвоню тебе завтра.
Небрежно кивнув в сторону Мэтью, он забрался в свой потрепанный джип и рванул с места так, что гравий полетел из-под колес.
— Почему бы вам не выйти за него, тем самым избавив его от страданий? Этот человек без ума от вас.
— Я понимаю, в это трудно поверить… большинство мужчин и не верят… но я не хочу вообще выходить замуж!
— Я бы поцеловал лучше.
Ключи выпали у нее из рук. Мэтью стоял перед ней, широкоплечий, поджарый, вечернее солнце золотило его волосы. Пожалуй, он выше Энди, подумала Оливия, и у него есть то, чего не хватает Энди: сексуальная притягательность, харизма, животный магнетизм. Если б только он сам слишком хорошо не сознавал это! Она подобрала ключи, быстро уселась за руль и захлопнула дверцу.
— Такой возможности у вас не будет. Спасибо за ужин. Можете вычеркнуть меня из списка, вы мне ничего не должны.
— Это мне решать, должен я вам или нет, Оливия, — сказал он.
Если бы он не был так убийственно красив! Если бы от одного его присутствия не загоралась кровь в ее жилах, а сердце не начинало бы стучать как бешеное!.. Уже включая зажигание, она поймала себя на том, что не сводит с него глаз, словно хочет навечно запечатлеть его облик в своей памяти. Собственно, она его действительно больше не увидит.