В ответ я послал карту наших новгородских мест и кроки озера Городно, сделанные от руки.
«Комарово. Дорогой Леша. Спасибо за карты. Мы тщательно изучаем их — и так вроде уже путешествуем по замечательному озеру. В. Н. и Талюшка рвутся на разведку. Хорошо бы воспользоваться вам наступающим бабьим летом — и съездить на разведку на Городно.
Вчера катали меня в „Победе“ по Перешейку. Были и на оз. Красавица, и на других озерах, и на Выборгском шоссе. Но самое сильное впечатление произвел на меня один холм, где следы бывшей усадьбы и взорванный дзот. С этого холма в несколько горизонтов открывается огромный кругозор (или по-древнерусски: „видимирь“) чуть не на всю Похьёлу, на ее холмы и леса.
И скажу: не по душе мне эта страна!
Потом долго думал: что мне тут не нравится, чего не хватает?
Наконец понял. В сухопарых здешних лесах нет кудрявых ольх и у озер — ласковой лозы, ракит, ив. Озера здешние — просто дырки в граните, а острова их — камни.
Нет, не по душе мне Похьёла, и не желал бы я такой родины своим внукам. То ли дело милая Новгородчина с ее обильной, а не как здесь будто по карточке отпущенной березой и осиной, с ее зарослями веселых ив („тальника“ — по-сибирски) вокруг мягкобережных озер, с целыми рощами самого, казалось бы, никчемушнего на свете дерева — черной и белой ольхи по болотам! Сколько ласки и радости в том пейзаже, сколько интимной прелести в наших речушках, пробирающихся из смешанного леса, где седовласые дремучие ели создают таинственную глубину, шуршит под ногами опавший лист ольхи, рдеет рябина, трепещет осина, рыжим огнем горят на закате мачтовые сосны по холмам, — в строгий храм соснового бора, оттуда выбегают в луг с живописно разбросанными по нему куртинками остролистых ив, оттуда в белоствольную березовую рощу, а там бегут бесконечными полями ржи, пшеницы — и опять вбегают в разнопородный лес, где, на радость зайчишкам и молодым медведям, прячутся участки овсяных полей…
Нет! Хочу скорей на Городно, где в лесу лешаки, в озере — русалочки, а на прекрасных болотах — смешные разные шишиги и кикиморы. И пусть оно станет настоящей маленькой родиной моим внукам, какой было для нас когда-то Лебяжье, — и вырастут на берегу его избушки на курьих ножках в усадьбе под названием Внуково, или Дедо-Внуково, чтобы было и мне где сложить свои усталые косточки в мать-сыру землю Новгородскую.
Давай строиться вместе: так удобнее, а понять — мы всегда поймем друг друга, поскольку характеры у нас не вредные, оба мы любим одно и оба из Лебяжьего…»
Разговоры о постройке избушки на курьих ножках продолжались, стали излюбленными, но… здоровье Виталия становилось все хуже. В 1955 году я начал постройку дома в Новгородчине. Купил избу в глухой лесной деревнюшке, чтобы перевезти ее к озеру. Весной, будучи у Бианки, рассказал об этом и предложил купить еще одну пригляженную избу и поставить рядом. Виталий загорелся, хотя и чувствовал себя плохо. Выходя из дома, в прихожей, я спросил Веру Николаевну: «Покупать?» Она молча отрицательно покачала головой и шепнула: «Доктора!»
С тех пор разговоры шли только о моем доме. Строил я его долго и трудно. Наконец, в июле 1957 года написал Виталию, что закрылся крышей. В ответ письмо:
«С избушкой тебя на курьих ножках! Умел бы — позавидовал. За 63 года '(нам одинаково) мы с В. Н. впервые летом в городе. Тоска! Ни пуха тебе ни пера, — а уж если перо, то с чернилами!»
В 1958 году, закончив постройку перегородок и отделку дома, пригласил туда Виталия со всей семьей. Ответ пришел сразу:
«Господине мой!
Премного благодарен за милое приглашение в твое поместье! Чертовски соблазнительно! Однако — неосуществимо, к великому моему огорчению: много было пито, много курено. (А ты бросил, наконец, воздух портить, небо коптить? Смотри — плохо будет!)
Спешу ответить, чтобы не ждал. Спасибо тебе, друг!»
Так закончилась мечта о новом Лебяжьем, о второй «журавлиной родине».
«Вести из леса» были очень популярны у ребят и, не ошибясь, можно сказать, — у взрослых. Тысячи и тысячи людей улыбаясь подходили к репродукторам, заслышав знакомую, ставшую милой музыкальную заставку этой передачи. Выходила она в эфир долго, запомнило ее не одно поколение. А писем было столько, что вся наша немногочисленная редакция, включая сюда авторов, отвечать на них затруднялась. Полюбили слушатели эту передачу, и большое горе и тревога пришли, когда умер Виталий Валентинович.
Ушла живая душа «Вестей», но стиль передачи хорошо определился, работа была налажена, люди… люди остались, но понемногу стали отдаляться. Администрация радио, слушатели требовали продолжения передачи. Литературным редактором согласился быть Николай Сладков, радиоредакция и артисты остались те же во главе с народной артисткой РСФСР Марией Петровой, — нельзя уже было передавать в эфир: «Редактор Виталий Бианки», но и отделить его от передачи невозможно.