— Не стреляйте, — сказал Александр Константинович, — возьмем живьем.
Я подумал: уж не ослышался ли? Разве можно такого зверя взять живьем? Это же не заяц!
Тут подбежали собаки и подняли такой гам, что, кажется, на другом конце тайги его было слышно.
А тем временем Александр Константинович вырубил шест, заострил и, прицелившись, вогнал его через кольцо капкана в землю.
— Держите, — приказал он.
Мы с Евгением стали держать, а дед тем временем вырубал другой точно такой же шест.
Медведь в это время, разумеется, рвался. Во всяком случае, его было очень трудно удержать.
Закончив работу, Александр Константинович подошел к зверю ближе, занес шест выше его головы, с силой вбил в землю. Шея медведя была прижата к земле.
Теперь можно было связать зверя, надеть на него намордник, снять капкан. Словом, часа через два наш пленник сидел в машине, угрюмо посматривал на шофера, вертевшего «баранку».
Мы приехали уже поздним вечером. Александр Константинович решил не освобождать зверя от пут, а пока положить его в сарае.
Утром выяснилось, что наш гость не стал дожидаться, когда его развяжут, а освободился сам, но не убежал.
Перед ним поставили деревянное корыто с едой. Зверь взял его двумя лапами и стал утолять голод.
Мы много думали, как же быть с больной лапой, ведь рану нужно промыть, перебинтовать, полечить. Пришли день спустя посмотреть на медведя — а он распорядился по-своему: начисто отгрыз лапу.
И. Тепикин
О ТОВАРИЩЕ НА ОХОТЕ
Довелось мне недавно услышать такую поговорку: «Плохой товарищ хуже одиночки». Не сразу дошел ее смысл. Но, в общем, я понял так, что с иным «товарищем» хуже, чем в одиночку: на него надеешься, а он не придет на помощь в трудный час. И вспомнились мне некоторые охотничьи истории.
Случай этот произошел не так давно, весной недалеко от поселка «Красный Урал».
Только что стаял снег, начали распускаться почки на деревьях, жители поселка выпустили свой скот на подножный корм, и скот потянулся вглубь леса, где гуще трава.
Ушли следом и лошади лесников Пустошки. Люди видели, как животные перешли речку, скрылись за поселком.
Два дня ждали лесники лошадей, на третий — отправились их разыскивать, взяв с собой топор и одноствольное ружье. Не думали, что им придется охотиться. Но в лесу все бывает.
Сначала лесники шли в сторону реки Кутушки, потом свернули на восток, выбрались на заросшую мхом старую тропку, направились по ней. Следы копыт были довольно свежие.
Вскоре встретилась небольшая, почти круглая полянка, сплошь покрытая мягкой травой. Два медвежонка выбежали из-за кустов, стали играть с охотниками, как веселые добродушные щенки. Люди сообразили, что где-то поблизости медведица. Они перезарядили ружья пулевым патроном.
— Смотрите! — вдруг крикнул один из них.
Только тут, метрах в двадцати от себя, они заметили медведицу. Она неподвижно стояла на задних лапах.
— Урру! — позвала она ласково медвежат. — Все ко мне!
Медвежата не шли. Тогда их косматая мамаша грозно заревела. Медлить было нельзя. Прогремел выстрел. Тяжело раненный зверь осел на месте. Медвежата бросились к матери. Лесники похватались за патронташи. Как на грех, в них не оказалось ни одной пули. Медведица ревела, но не поднималась.
Что делать? Пришлось возвращаться — и поскорее. Но готовых пуль дома не оказалось. Не оставалось ничего другого, как отливать пули и только тогда идти на охоту.
Немало времени было потеряно, прежде чем лесники возвратились на прежнее место. Ни лошадей, ни медведицы там не было. Посоветовавшись, разошлись, чтобы легче было искать.
Один из них бредет по лесу — и вдруг слышит душераздирающий крик товарища. Он бросается на помощь Прибежал, смотрит: лежит человек на земле, а медведица на нем и медвежата возле бегают.
Стрелять нельзя. Можно попасть в товарища. И лесник решился на рискованный шаг — подбежал вплотную к зверю и выстрелил ему прямо в ухо.
Нелегко пришлось леснику. Медведица тяжелая, сдвинуть ее с места трудно. Все же освободил друга, у которого было покусано лицо, разодраны руки.
Подошли другие лесники, посадили медвежат в мешки, сделали носилки для товарища.
Когда Тимофей (так звали пострадавшего) пришел в себя, он рассказал, как все было.
— Шел я без всякой осторожности, размахивая топором и все думал, что друг идет поблизости… Поворот передо мной. Тут и напала медведица. Я было за топор, но она выбила его, повалила меня на землю. Смотрю, медведица лапу подняла, готовясь мне на голову наступить. Уж совсем конец пришел, да помощь подоспела.
Одного из медвежат тотчас же отдали в зверинец, другой пока жил у Тимофея.
Мы с Александром Константиновичем решили навестить Тимофея в один из воскресных дней.
Хозяин встретил нас приветливо. Он рассказал все подробности, показал шкуру медведицы. Потом вдруг забеспокоился: куда же запропастился медвежонок?
— Урру! Урру! — звал он его.
— У него прозвище такое, — пояснил Тимофей. — Его так мать звала.
Но Урру не отвечал.
— А не в сарае ли он? — вдруг сказал Тимофей. — Помнится, жена его оттуда сегодня не выпускала.
Мы пошли в сарай. Медвежонка не было видно. Лишь из угла, откуда-то из-под земли раздавались странные звуки — казалось, не то кто-то фыркает и захлебывается, не то скулит.
— Ах ты, сорванец! — воскликнул хозяин.
В темном углу сарая, прямо в землю был закопан, по таежному обычаю, бочонок меда. Медвежонок почуял запах, стал разгребать землю и провалился.
Соединенными усилиями мы вытащили его. Неприглядно выглядел Урру. Вся шерсть на звереныше слиплась, мед стекал с нее ручьями. Медвежонок превратился в тягучий липкий ком. Медом были залеплены глаза и уши. Раздувшиеся бока Урру показывали, что внутри у него меду более чем достаточно.
Медвежонок не шевелился. Мы уж думали, что он вот-вот задохнется.
Хозяйка принесла ведро воды, второе, пятое, десятое. И вот постепенно звереныш принимает медвежий вид, приходит в себя. Черные глазки его открываются, двигаются уши. Урру трет морду лапами и подлизывает воду с земли. Его мучит жажда.
— Ничего Урру, потерпи, легче будет, — наклоняется над мишкой лесник. — Вот поправишься, отдадим тебя в зверинец. Больно ты шальной становишься.
Часа через три Урру приходит в себя. Он сидит смирный, притихший. Его окружили ребятишки с кордона.
— Как тебя зовут? — спрашивает рыжеволосый веснушчатый паренек.
— Урру, — отвечает медвежонок.
— Молодец! А скажи: хочешь меду?
Медвежонок фыркает.
После двухдневной охоты возвращался к себе на хутор старый охотник-промысловик Исай. С ним было ружье, которое за последнее время стало немного сдавать — случались осечки. Это и не мудрено. «Ружьишко у меня прадедовское, фамильное», — говорит Исай.
Не раз советовали ему купить новое ружье, но он и слушать не хотел:
— Как же это! Ружьишко у меня вроде товарища. Сколько раз мы с ним из разных тяжелых историй выходили… Нет! Невозможно это.
Хоть и хорошие говорил он слова, однако все знали, что Исай скуповат.
Словом, возвращается Исай к себе и наметанным взглядом различает: кто без него приходил, что делал… Еще издали старый промысловик заметил — все в порядке, только дверь сарая почему-то открыта.
«Наверняка козы сломали задвижку», — подумал он.
Исай шагнул во двор и только тут увидел огромного черного медведя. Зверь повернулся к охотнику, зарычал, но с места не двинулся.
Исай не торопясь зашел в избу, перезарядил ружье, появился на крыльце. Зверь встал на задние лапы, рявкнул, сделал прыжок.