Роман Андреевич вспомнил все с самого начала. И то, как повздорил с Анной, которая сначала упрашивала не ехать на рыбалку, не связываться с проклятым «Чумазым», а потом обругала его, Романа, и крикнула: «Быть тебе в тюрьме, старый дурень!» Пришлось бабу малость укротить, чтобы не гавкала.
Вспомнил он, как приехал на лодке к облюбованной яме на реке и снарядил шашку. Присоединил шнур с капсюлем. Зажег его, опустил заряд в воду и поспешно отплыл к берегу, ожидая взрыва.
Но шашка не взорвалась. Послышалось ему, правда, как в глубине омута что-то щелкнуло, но что это было — взрыв ли капсюля или другой какой звук — он не разобрал.
Чуть не час просидел Роман в своем укрытии. Надо было ехать домой. Но на пути лежал омут с затаившимся где-то в глубине зарядом. А вдруг рванет, проклятый, прямо под лодкой!
Наконец он пересилил страх. Пришлось вернуться ни с чем. А рыба — ох, как нужна! Спрос на нее в городе по летнему времени большой, только подавай. Да и с «Чумазым» надо рассчитаться. Уже два раза он подкарауливал у магазина и требовал деньги, шкура!
А разойтись с ним нельзя. Пока «Чумазый» еще в здешних краях да рыба в реке водится, дурак он, Роман, будет, если растеряется. Шутка сказать — на позапрошлой неделе почитай два центнера рыбы черпанул. Есть ли тут резон в колхозе спину гнуть!
Вчера, правда, осечка вышла. Не то заряд негодный попался, не то вода в капсюль зашла. Ну да ладно! Еще заряд лежит в сундуке. Ужо наверстаю!
Вернулась с улицы Анна Евсеевна. Позавтракали. Володька убежал на улицу. Роман Андреевич поймал на себе внимательный, какой-то изучающий взгляд жены.
— Ну, чего уставилась? — спросил он раздраженно.
— А то! — в низком голосе Анны Евсеевны послышались вызывающие нотки. — Когда ты кончишь браконьерничать?
— Опять за свое! Да что, тебе плохо от денег?
— Плохо! — зло бросила Анна Евсеевна. — Деньги-то непутевые!
— Ну и дура! Какие-такие непутевые? Деньги как деньги! — Он даже попробовал пошутить: — Ну, иной раз потрепанные попадут. Так это ничего.
— Будет тебе! Плохо твои смешки кончатся!
— Чем же это плохо?
— Тюрьмой, вот чем!
— И опять ты выходишь дура. Не пойман — не вор. Пусть-ка попробуют меня поймать. Запустил мотор — и нету!
— Поймают. Сколько веревочку ни вить, а концу быть!
Анна Евсеевна замолчала. Молчал и Роман. На душе у него было мутно. Жена все-таки была права. Немножко. Но перед глазами возникла лодка, до краев наполненная крупной рыбой.
— Не суйся не в свое дело! — прикрикнул он на жену.
Анна Евсеевна сделала вид, что не слышала его слов. Помолчала.
— А чего это ты вчера вроде пустой приехал? — спросила жена. — Опять в ее глазах мелькнуло что-то насмешливое.
— Заряд не взорвался, — буркнул Роман. — Должно, плохой или отсыревший попался. — Он встал. — Вот что, жена. Ты свою агитацию брось. Не маленький я. Лучше почини подсачник, а я схожу в село. Табак кончился. — Роман Андреевич нахлобучил рваную войлочную шляпу и ушел.
Жена проводила его тяжелым взглядом. Мускулы ее смуглого лица напряглись и окаменели. Все лицо, казалось, говорило: «Ну, погоди! Доберусь я до тебя!»
Кто встречался с Анной Евсеевной в 1942 году в оккупированном немцами Полесье, где в партизанском отряде она была известна под именем «Анки-динамитчицы», тот сейчас легко узнал бы ее по этому выражению былой решительности. Но все, кто ее знали, остались там, в Белоруссии. Иные живы и, может быть, вспоминают неустрашимую Анку. А другие, и в их числе ее родители, лежат в сырой земле. Анна помнит и партизанские лагери в темных пущах, и хитрые засады, и смелые диверсии. И тот бой, когда она упала тяжело раненная и в последний момент была унесена товарищами на плащ-палатке. А на другой день Анка очутилась в Москве. Там ее долго лечили, потом, прикрепив к отвороту новенького, выданного в госпитале платья, партизанскую медаль, вручили документы о демобилизации. Весной 1943 года Анна была эвакуирована на Урал. Здесь она добивалась, чтобы приняли ее в военное училище, но не пропустила медицинская комиссия. И вот — стала она женой местного колхозника.
Некрасив Роман, но любит она его. Любит и двух детей Романа, которые остались от его первой рано умершей жены. И он ее, Анну, любит, а вот не слушает. Постепенно уходит от нее, превращается в жулика и тунеядца.
Анна вышла на улицу и смотрела вслед мужу, пока он не скрылся за бугром. До села пять километров. Значит, Роман раньше чем через два часа не вернется. Да еще по случаю воскресного дня завернет в чайную. Одним словом, времени хватит.