Замаскируйся, охотник, и жди. Ждать придется недолго.
Заяц пробегал поляну левым боком ко мне. Хотя расстояние было велико для обычного ружья, я выстрелил, зная, что ружье у меня лучше многих. Заяц, не сбавляя и не прибавляя хода, не меняя направления, пересек поляну и скрылся в мелколесье.
Заячья стежка — оказалась широко перечеркнута дробью, а на следу — ни кровинки. По всем признакам — чистейший промах.
«Как видно, обнесло, — сказал я себе. — На таком расстоянии это и не удивительно».
На том бы и дело кончилось, да решил я, сам не знаю почему, пройти по следу подальше. И был вознагражден — метров за двести от места, куда я стрелял, заяц лежал врастяжку на боку. Уже дома я установил — единственная попавшая в него дробинка пробила стенку сердца.
А он с пробитым сердцем сделал еще сотню прыжков, не подавая вида, что смертельно ранен.
Случалось также, что, провожая глазами утку после выстрела, который вначале казался промахом, я видел, как она замертво падала, отлетев сотню, другую метров, и находил ее.
Отсюда вывод: не упускай из вида дичь после выстрела, пройди по следу стреляного зверя, пока не убедишься, что выстрел был для него совершенно безвреден.
Не корми ворон.
Птицы говорят между собой. И отлично понимают друг друга…
Как-то в середине июля я ходил за грибами. Лето стояло дождливое, красноголовиков в мелком осиннике появилось множество. Быстро наполнил корзинку крепкими, пахнущими свежестью грибами. Возвращаюсь домой. На одной маленькой полянке, густо заросшей сочной лесной травой, у меня из-под ног молча вылетел дрозд, ткнулся в куст, притаился.
«Не иначе, как тут гнездо», — подумал я и начал искать его. Лишь только нагнулся и раздвинул траву, молчавшая дроздиха — это она слетела с гнезда — пронеслась над самой моей головой, суматошливо треща. Она уселась на осинку в трех шагах от меня, беспокойно прыгала с ветки на ветку, без умолку кричала.
Конечно, рядом гнездо. Дроздиха старается отвлечь на себя мое внимание, увести от птенцов, хочет, чтоб я попытался поймать ее. А вот и гнездо. Его до краев заполнили четыре полуоперившихся дрозденка. Четыре пары темных бусинок глаз глядят на меня. Дроздиха совсем с ума сходит, мечется у меня над головой, кричит в отчаяньи:
— Чок-чок-чок! Чок-чок-чок! Беда! Беда! Он их увидел! Бедные мои крошки! Беда!
Вдруг из куста невидимый мне дрозд-отец спокойно сказал:
— Чок!.. Чок!.. Дети, тихо!.. Не шевелитесь!..
Дроздята, как по команде, закрыли глаза, замерли, слились с гнездом. Кочка, на кочке пучок прошлогодней травы, — больше ничего нет. Ловко прячутся. Рядом пройдешь, смотреть на них будешь — не увидишь.
Взял одного в руки. Что будет? Дроздиха заголосила истошно:
— Чок! Чок-чок! Чок! Чок-чок! Чок! Чок-чок! Спасите! Спасите! Спасите!
Вылетел из куста и папаша-дрозд, уселся на вершинку дерева, крикнул:
— Т-р-р! Чок-чок! Тр-тр-р! На помощь! На помощь!
И налетела стая дроздов. Поднялся такой треск, гвалт и писк, что в ушах у меня зазвенело. Орут.
— Безобразие! Разбой! Когда это прекратится?
Я положил дрозденка обратно в гнездо. Шум немного утих. Слышу, отец-дрозд советует:
— Сынок, тебя обнаружили. Попытайся сбежать, иначе пропадешь.
Мой дрозденок вскочил и кинулся в траву. Я его поймал и водворил на место. А остальные прикорнули, будто и нет их.
Дрозд опять советует:
— Не так, сынок, ты вначале притворись, что тебя нет, а потом прыг — и в траву. Только быстро.
Дроздиха совсем голову потеряла, на дрозда кричит:
— Ах, ничего ты не понимаешь! Он должен сидеть! Нет, бежать! Нет, сидеть! Ах! Ах! Ах!
Дрозденок притих, глаза закрыл.
Стая успокоилась.
Вдруг дрозденок — прыг из гнезда. Едва успел поймать его.
Снова гвалт поднялся. Кричат, ругают меня. Положил беглеца в гнездо. Все утихло. Опять голос дрозда раздался:
— Дети, вы двое сразу да в разные стороны. Тогда он не поймает.
Выскочили два дрозденка, один налево бросился, другой — направо. А дроздиха крылом меня чуть не по носу чиркнула. Поймал обоих. Они запищали. Ох и шум тут начался. Ну, думаю, хватит их мучить, посажу в гнездо и отойду подальше, а потом посмотрю, что будет.
Только я пять шагов сделал, как дроздиха к гнезду кинулась, заголосила:
— За мной! Милые! Быстрее! Быстрее! Он еще тут! Близко! Быстрее!
Через минуту все стихло. Я вернулся. Гнездо было пусто. Поискал кругом в кустах — никого не нашел, конечно. Да разве их найдешь, когда они запрячутся…
Казалось, косач бормочет и чуфыкает совсем рядом. Но я прошел уже с километр, а он все еще где-то впереди. В безветренное раннее утро звуки разносятся далеко.
Иду не торопясь, не даю воли ногам. Если им позволить — они так потащат, что оглянуться не успеешь, как мимо косача проскочишь. Вот он, за той грядкой березняка. Там, где большая береза стоит. Там поляна. Я ее знаю. На той поляне и пляшет тетерев. Я его не вижу, но сейчас знаю — он там.
Я не успел еще выбраться на поляну, как косач заметил меня. Он замолк — и замер, как обгорелый пенек. Долго мы стояли не шевелясь. Меня утомила неподвижность. Я перенес тяжесть тела на одну ногу. Хрустнула веточка под каблуком. Косач с громом поднялся и начал набирать высоту. Я увидел его мелькающим в просветах между вершин голых березок. Вот он поравнялся со старой березой, уныло опустившей пряди своих ветвей. После выстрела я прыжком выскочил на поляну. Вижу — черная птица, мелькая белым подхвостьем, бьется под березой.
Рассматриваю свою добычу — краснобрового красавца, с перьями, отливающими на груди вороненой сталью. Он и мертвый еще не остыл от своей любовной песни — перья на шее стоят торчком, и она кажется могучей.
Вдруг крупная капля звонко ударила в кисть руки. Рядом со мной на землю посыпались капли одна за другой. Дождь? Откуда? Небо чисто, голубизна его прозрачна. А сверху каплет и каплет.
Заметил, что эта капель только под березой, где я стою. Внимательно посмотрел на нее, понял: дробь зацепила и дерево.