Рано мне еще, ночь полная. Еще поспать можно.
Второй раз петух заорал. Ну, теперь самая лора вставать.
Окошко уж посерело.
Там в углу колодец был — с бадьей на веревке. Зачерпнул я ледяной воды, плеснул себе в лицо. Ух, холодно! Дух захватывает. А без мытья в такое утро нельзя. Если не умоешься холодной водой, не разгонишь кровь по жилам, — совсем потом замерзнешь.
Полощусь я у колодца, тру шею, уши, щеки. И вдруг как чуфыкнет у меня над самой головой:
— Чуффыть!..
Тетерев!.
Я так и присел на корточки. И за колодец спрятался.
Гляжу — на березе у забора сидит здоровенный черныш. Сидит и смотрит на лесникова петуха.
А петух в навозной куче лапами гребет, кур созывает.
— Кукарекккууу! — кричит снизу петух.
— Чуфффыть! — отвечает с березы тетерев.
— Кукарекууу!
— Чуффыть! Чуффыть! Чуффыть!
— Кук… — подавился петух.
Это тетерев слетел с березы и прямо на навозной куче между курами уселся.
— Ко, ко… ко… ко… коко! — заговорил петух.
А косач выгнулся. Крылья распустил, будто двумя саблями по земле водит.
Хвост, как веер, то вправо развернет, то влево, а сам бормочет: «Гур! гур! гур! гур! гур!» Потом припал он к земле грудью, вокруг себя повернулся, шею выгнул и то подскочит, то важно выступает. «Гур! гур! гур! гур!»
Брови у косача красные, а весь он черный-черный, только на крыльях белые зеркальца мелькают да подхвостье белое торчит. А ноги у него коротенькие и все в перьях — будто в валенках.
Подскочил тетерев к курице, вокруг нее на одной ноге проскакал, одним крылом сбоку подпираясь.
И стали петух и косач сходиться все ближе и ближе. По всем правилам петушиной драки. Оба ведь петухи, только один лесной, другой домашний.
То будто зернышки сбоку поклюют и еще на шаг сойдутся, то опять головы подымут. Петух воротничок распустил, желтые крылья развел.
А черный тетерев надулся, как пузырь, — вот-вот лопнет.
И вдруг как прыгнет петух на косача.
Хватил его шпорами, долбанул клювом.
А тетерев одним крылом как щитом заслонился и клюнул петуха из-под крыла. Самое-самое красивое перо у Петьки из хвоста вытащил. Самое длинное перо. Самую красоту Петькину.
Опять петух Налетел. Сшиблись, завертелись на месте. Петух шпорами работает, косач клювом колет и крыльями бьет. Крылья о крылья хлопают. Перья летят во все стороны — черные, желтые, белые.
Сильней петуха косач. Крепче у него крылья — рабочие крылья, летные. Не то что у петуха — простые махалки.
Бьет косач Петьку, с ног сшибает. Как ударит крылом, так и сшибет. Как ударит, так и сшибет.
Старается Петька повыше подпрыгнуть, грудью тетерева толкнуть, шпорой заколоть.
Да нет, не выходит. Забивает его черныш.
Тут я выскочил из-за колодца, упал на обоих драчунов и загреб их в охапку.
А они так хватко вцепились друг в друга, что не сразу и очухались. Тетерев петуха за бороду держит, а петух тетерева за бровь красную.
Только у меня в руках отпустили они друг друга.
Засунул я в сумку тетерева и живьем домой принес.
— Смотрите, какого я молодца руками поймал.
Посмотрел мой дядя — он у нас старый охотник — и говорит:
— Да, ладный тетерев, старый. Твое счастье, Женя. Такой случай редко в жизни бывает. Тетерева с петухами иной раз и дерутся, — это я сам видал. А вот чтобы руками поймать тетерева — этого со мной не случалось. Да и с тобой, думаю, больше не случится. Не важничай.
УДИВИТЕЛЬНЫЙ ВОЛК
Рисунки В. Кобелева
Хороша охота по зайцу. Хороши голоса у гончаров. Иной идет по следу, басом поет, другой гонит с подвыв ом, будто стонет, а какая-нибудь сука ахает тоненьким голосом: ах-ах, айй-ай-ай, ах-ах! Если подберется голосистая стая и одноногая, где собаки равны по ходу и гонят вместе, не вразброд, и если запоет такая стая в лесу разом, так с тобой делается прямо что-то непонятное. Руки и ноги слабеют, сердце замирает, и стоишь ты где-нибудь в перелеске будто в каком-то самозабвении, стоишь и улыбаешься, как дурак. А стая и стонет, и ахает, и орет, и рыдает.
Иные говорят — ведь это же филармония в лесу. Другие — это лешего молитва. А один старый гончатник говорил, что как заголосит стая, так у него шапка на волосах стоит.