– Петя, Петя – медведь. Медведь, медведь…
Я не сразу сообразил и толком не понял, но тревога в голосе передалась. Я поставил таз и чайник на стол, полез по лестнице наверх. И только когда голова поднялась над настилом, расслышал её тревожные слова:
– Вон, медведь, смотри…
Медведь уже был возле ульев и развернулся, убегал в лес к туалету.
– Да успокойся ты, не дрожи. Раз пришёл по свету, уже никуда не уйдёт, минут через двадцать опять выйдет. Хорошо, что пришёл рано, хорошо…
Я взял ружьё в руки и сел в кресло. Люда села рядом на матрасе. Минут через двадцать Миша спокойно шёл от туалета к ограде к ульям. Это был уже не мишка. Хороший, килограмм на 120, упитанный медведь. Шкура на нём лоснилась и играла. Возле “галстука”, это белый треугольник шерсти на груди у местных медведей, была седая опушка. Весь он был как пружина, двигался быстро и ловко, очаровал сразу. Я ему всё простил. Какой ты стал, вырос, окреп, все мышцы на тебе играют. Достоин мгновенной смерти… И я начал потихоньку раскрывать ружьё. Менять картечь на пулю. Ещё момент, и я целился ему в лоб. Теперь промазать никак нельзя. Утром нужно быть в Рощино. Медленно я начал вытравливать холостой ход спускового крючка. Но «пружина» не успокаивалась и секунды на месте не стоял. Дойдя до проволоки, круто развернулся на 180 и побежал обратно. Я отпустил курок и дыхание. Не успел, чтобы всё точно… Но минут через 10 всё повторилось точь-в-точь. У Люды страх прошёл, её он тоже очаровал. Такой красавчик, днём и так близко. Я ей шепчу:
– Сейчас выйдет опять, снимай на фотоаппарат камерой. Такое больше никогда не увидишь и другим словами не передашь.
Но она слов не воспринимала.
– Камера будет шуметь, и он не выйдет более… – шептала она.
А я опять не успевал прицелиться. Всё хотел сделать точно, наверняка. И опять он ускакал в кусты. Иногда он перед проволокой вставал на задние лапы. И перед выходом из леса тоже стоял не дольше двух секунд, опускался на четвереньки и быстро шёл. Он очаровывал, завораживал, и я не успевал. Примерно выходов шесть он сделал. Я понял, не успеваю сосредоточиться, что не попасть мне точно в лоб. И я опять перезарядил ружьё на картечь. Прости, Миша, но больно ты вёрткий, или я сплю, очарован тобой. Но бок-то ты мне всё равно подставишь. Но на седьмой выход возле проволоки он встал опять на задние, красив, гадёныш… Мушка точно остановилась посреди груди. Был металлический щелчок по капсюлю, но выстрел не произошёл. Миша мгновенно пригнулся, разворачиваясь в воздухе на 180 градусов. «Пружина», ох и ловок. Он на махах скрылся в лесу. А меня томил адреналин и удивление. Подвёл старый патрон картечи. Миша в лесу затаился. Я нашёл ещё одну картечь, перезарядил ружьё. Ждём уже минут 20. Уже начались сумерки. «Ну вот всё идёт кувырком, опять его время», – подумал я. Но вот напротив съеденного улья правее яблони, возле леса, поднимается медведь на дыбы. Да, то ли сумерки, то ли расстояние, медведь кажется крупнее, чернее и не такой какой-то, что-то изменилось… Он пару секунд стоял, видимо, не узнавал брошенное пиршество, всё было прибрано, может, запах поймал. Мне некогда было думать и рассматривать, уже серело. Вот он вальяжно уже идёт к яблоне, она в шести метрах от оградной проволоки. И ещё немного пройдя, приостановился и подворачивает левый бок… Я, затаив дыхание, уточняю прицел и дотравливаю свободный ход спуска. Ружьё резко вскинуло вверх от выстрела… Доигрался, гад, выстрел чёткий – отметило зрение. Его даже завалило на правый бок, но он гребанул лапами со всех сил вперёд и вправо и устоял-таки, разворачиваясь назад на махах к лесу. В лесу ещё долго трещали кусты, он их уже не замечал (верный признак хорошего ранения).
– Всё, Люда, – выдохнул я, – дело сделано. Представление окончено. Жаль только, что ты не засняла…