– Пробо, пробо, рятуйте. Братья!!! Засёк меня зверюга.
И руки ослабли, секач шагнул ближе и мотнул головой. Клык попал под чашечку коленного сустава, чашечка улетела в снег. Но вдруг секач рухнул замертво на живот перед ногами Ивана. Это пуля Ильи, попавшая в позвоночник, решила исход схватки.
Илья, услышав неестественный сдвоенный выстрел, понял, беда… нелёгкая припёрлась. И помчался на выстрел на помощь. Ещё до крика о помощи. Он видел конец схватки и стрельнул метров с пятидесяти.
– И чего ты расслабился, Ваня, я думал, сдержишь. Поближе подбегу, он всё равно задохнулся бы, ствол то в горло всадил. А ты кричишь, пришлось стрелять.
– Да я подумал, он мне все кишки и хозяйство вынул. Видишь, всё в крови и нога подломилась, печёт.
– Да цело твоё хозяйство и живот, вот колено ранено, не двигайся. Да отпусти ты ружьё, все руки посинели.
Нашёл Илья и коленную чашечку.
– Мочись, Ваня, на неё и терпи, я её сейчас на место поставлю.
Дорвали кальсоны на тряпки, замотали рану, кусок штанов приладили к поясу и помогли добраться до дома.
В общем, Кезля Иван остался с негнущейся ногой на всю оставшуюся жизнь, но на охоту ходил до старости. Руб-двадцать, руб-двадцать вышагивал, но не потерял дух и охотничью страсть.
Мой первый секач
В детстве я всё свободное от учёбы время старался жить в лесу с отцом. Он работал лесником и в то же время был и егерем на своём обходе по совместительству. Лазил я в волчьи логова за волчатами. Следил за пчёлами, ловил рои. Варил еду, собирал грибы и ягоды, и семена деревьев. Особенно на ягоды крушины много было заказчиков. Собирал и заготавливал лекарственные растения – это меня уговорил один заготовитель, и многое другое делал, помогал отцу. Об охоте и о секачах я много всяких историй слышал. И повидал я всякого зверя и птиц. А книжки любил читать про охоту. Кажется, летом ранее или двумя мы и ходили с ним на рысь-людоеда, я – приманкой, а он – стрелком, охотником.
Эту охоту я уже описал ранее.
Лет с 12 лет я и сам начал ходить с ружьём. Стоял на «тяге» на вальдшнепа. И по утрам отец иногда стал давать два патрона 5-й номер дроби 16-го калибра к его служебной одностволке. И я выходил стрелять горлиц. Как подходить к зверю или птице, отец объяснил мне: главное, что зверь видит только движения. Замедленными движениями и перемещениями можно обмануть и приблизиться. И подойти на выстрел, если ветер на тебя, то и обоняние им не поможет. У них ещё есть чутьё мощное, особенно они чувствуют взгляд, так что и глядеть нужно украдкой и долго взгляд не задерживать.
Одним ранним утром отец и разбудил.
– Просил, вот и вставай, два патрона на тумбочке, ружьё в углу, не тяни, уже светает. А может, уже и горлицы поют, а ты только просишь, разбуди да разбуди. А утром голову поднимешь и опять спать заваливаешься, даже не помнишь, что я тебя будил.
В то утро я всё-таки встал с какой-то тревогой и дрожью то ли от прохлады утренней, то ли от предчувствий. Прошёл я немного и вскоре услышал пррр-пур-пур, пррр-пур. В смешанном, но в основном сосновом лесу до 50 см толщиной у комля, стояли отдельные сосны до метра в диаметре. Их отец называл – семенники. Они возвышались над рядовыми соснами на несколько метров. На них-то и любили садиться самцы горлиц и перекликаться по утрам. Но что-то не везло мне тем утром. Я вокруг одного такого семенника долго ходил медленно и всё же не мог её увидеть. Сердце замирало и бухало в груди и висках, когда она пела свою песню. Потом она замирала – слушала соперника. Я ожидал, не двигался. Когда она опять пела, я очень медленно переступал в новое место и опять всматривался в вершину сосны. Коричнево-жёлто-серая птица на фоне золотистых веток сосны. Но и ветки в вершине таких сосен возле ствола дерева по 15—20 см в диаметре. Так что и горлицу, там сидящую, не просто заметить c подножия дерева, а издалека и подавно. В общем, взлетела с противоположной стороны от меня, сделала медленный круг над сосной и мной, а поскольку я пытался стрелять влёт и двигался, она меня явно увидела. Я решил идти к её сопернику, лесом напрямик. Взлетевшая птица и соперник возобновили утреннюю перекличку, встречая солнце песней. И вот уже довольно близко семенник, выделяется толщиной. Значит, ты там, в вершине. И я замираю прислушиваясь и начинаю скрад, то есть подход. Вот и песня – точно на ней, на этой сосне-семеннике. Сердце опять забилось тревогой. Ну, эту хоть не спугни, не торопись. Скоро и петь бросят, учись всё делать ещё тише и медленнее. Семенник тот стоял на возвышенности. Эта возвышенность тянулась линией метра три выше. Видимо, это был борт какого-то древнего ключа или речушки. В этом же поднятии метрах в ста были заброшены отцовские землянка, землянка-конюшня и малая полуземлянка для пса-бобика (русской гончей). А ещё дальше был колодец с «журавлём». Так что место мне было очень даже знакомо, я помнил, как мы жили с отцом в той землянке.