Камиль Зиганшин
ЩЕДРЫЙ БУГЕ
Охотничья повесть
«Уральский следопыт», 1988
Повесть о необыкновенных и удивительных приключениях в дальневосточной тайге. Автор повести и удэгеец Лукса — охотники-промысловики, заготавливающие шкурки соболя, проведут четыре осенне-зимних месяца в тайге, у ключа Буге — левого притока реки Хор у отрогов хребта Сихотэ-Алинь.
«Проза Камиля Зиганшина подробна, натуральна и вместе с тем высокодуховна. Звери, птицы, деревья, скалы, реки присутствуют в ней не в качестве фона, на котором разворачиваются действия, а, наполненные добротой и талантом художника, живут, дышат, разговаривают, пытаясь донести до читателя простую мысль: человек не царь Природы, а лишь ее часть, и, если честно, не лучшая…» — отметил Николай Дроздов, профессор географического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова, автор и ведущий популярной телепередачи «В мире животных».
ЧАСТЬ I
…Здесь у костра не хвастают, не лгут,
Не берегут добро на всякий случай…
Ю. Сотников
ВЛАДЕНИЯ ЛУКСЫ
За перевалом с вертолета открывалась величественная панорама безлюдной, дикой местности: хребты, межгорные впадины, бурные пенистые речки. Там, куда мы летим, особняком возвышается плотная группа скалистых гольцов, выделяющихся на общем фоне своим спокойствием и безразличием ко всему окружающему.
Пассажиров в вертолете двое. Я и мой наставник, удэгеец лет пятидесяти. Он сидит напротив и успокаивающе поглаживает собак.
Опытный промысловик располагал к себе с первого взгляда. Невысокий, худощавый, с живыми движениями. Сильные руки, словно кора старого дерева, испещрены глубокими трещинками морщин к густо перевиты набухшими венами. Мороз, ветер, солнце, дым костра дочерна продубили скуластое лицо с реденькой растительностью на верхней губе и подбородке. В черных, прямых волосах несмелый проблеск седины. Черты лица невыразительны, но вот лучистые темно-карие глаза, словно магниты, притягивают взор. Впечатление такое, что они все время смеются, радуясь жизни. Глянув в них, и самому хочется улыбнуться и сделать что-то хорошее и доброе. Имя у него простое и легкое — Лукса.
Все еще не верилось, что наконец-то моя давняя мечта исполнилась и я принят на работу в госпромхоз штатным охотником и сейчас лечу на свой промысловый участок над легендарными отрогами древнего Сихотэ-Алиня.
Вертолет неожиданно вошел в крутой вираж и, сделав два круга, мягко опустился на землю. Наши собаки, Пират и Индус, ошалевшие от грохота двигателей, спрыгнули на снег, едва только открылась дверь, Быстро выгрузили нехитрый багаж. МИ-4 прощально взревел я, обдав нас колючим снежным вихрем, взмыл в густую небесную синеву и вскоре исчез за лесистой макушкой сопки.
Мы остались одни в холодном безмолвии на заснеженной косе. Торжественно и необъятно высоко синело небо. Оглушительная тишина стояла вокруг. На снегу ни единого следочка. У меня невольно возникло ощущение, что какая-то неведомая сила подхватила и перенесла нас на лист чистой бумаги, на котором предстоит написать историю охоты длиной в 120 дней.
Вокруг громоздились типичные для этих мест крутобокие сопки, ощетинившиеся, словно встревоженные ежи, могучими изумрудно-зелеными кедрами и более темными островерхими елями. Напротив устья ключа Буге, над рекой Хор, нависал хребет, обрывающийся в речную гладь неприступной двухсотметровой стеной. По его гребню торчали огромные, источенные временем каменные иглы и зубчатые башни причудливых очертаний, напоминающие развалины старинных крепостей. Хор еще не встал и тянулся холодной, черной лентой, разорвав белоснежную пелену извилистой трещиной. Сквозь прозрачную воду были видны лежащие на дне пестрые, обезображенные брачным нарядом и трудной дорогой к нерестилищу, кетины. Уровень воды в реке за последние дни упал, и часть отнерестившейся рыбы лежала на галечном берегу. Наши собаки тут же воспользовались возможностью полакомиться и набросились на нее. В их довольном урчании слышалось — как много рыбы! Райское место!
Оставшись в преддверии сезона без сотоварища, Лукса не без колебаний согласился все же взять меня на свой участок, охватывающий бассейн Буге — левого притока реки Хор. Его напарник Митчена, деливший с ним радости и невзгоды промысловой жизни в течение многих лет, потерял зрение и перебрался жить к дочери в Хабаровск.
Хотя день только начался, Лукса поторапливал. Предстояла большая работа по устройству зимовки.