Андрина поцеловала сестру и затем, чтобы увести разговор в другое русло, с наигранной бодростью сказала:
— Девочки, помогите мне уложить вещи в дорогу. Почтовый дилижанс будет проходить через деревню утром на рассвете. За двадцать восемь часов я доберусь до Лондона. Чем скорее я увижусь с герцогом, тем будет лучше.
— Какая же ты храбрая! — воскликнула Черил, восхищенно глядя на сестру. — Я рада, что ты не берешь меня с собой, потому что я так боюсь куда-нибудь ехать.
— А если он откажет нам? — спросила Шарон.
— Тогда я придумаю что-нибудь еще, — с твердостью пообещала сестрам Андрина.
Ее нежные пухлые губы в этот момент сжались, и рот превратился в прямую линию, а подбородок отвердел. Она была воплощенная решительность, потому что для нее не было другой цели в жизни, как только сделать так, чтобы Черил и Шарон получили возможность блеснуть в лондонском свете и устроить свое будущее.
«Их красота обязательно будет по достоинству оценена людьми, которые разбираются в этом, — убеждала она саму себя. — В столице они встретят иных мужчин, чем те грубые сквайры — охотники на лисиц или выжившие из ума старые папины приятели, которые время от времени появляются у нас в доме».
Андрина отдавала себе отчет, хотя не обсуждала это никогда с сестрами, что местные мамаши, имеющие дочерей на выданье, предпринимали отчаянные усилия, чтобы не допускать сестер Мелдон на приемы и вечеринки с танцами, где они бы обязательно затмили всех.
Провинциальные дамы запрещали также своим сыновьям навещать Мелдон, а молодые жены буквально висли на плечах своих мужей, хватали их за руку и уводили прочь, как только где-нибудь появлялись Черил или Шарон.
Это привело к тому, что сестры получали приглашения очень редко, а последнее время совсем никуда не выезжали.
Андрина, понимая всю несправедливость этого, знала, однако, что не в силах что-нибудь изменить. Она лишь надеялась, что Черил, которая была столь наивной и чувствительной, не замечает неприязни к ней всех окружающих женщин и, наоборот, продолжает относиться к ним со свойственным ей искренним дружелюбием.
Шарон, конечно, обо всем этом догадывалась, злилась и возмущалась, но она была еще слишком молода, чтобы ее принимали в расчет дамы из местного общества.
К тому же в ней кипело столько энергии, столько непреклонного оптимизма, что ей некогда было приходить в отчаяние.
Только одна Андрина ясно представляла себе, что годы безнадежно уходят. С тех пор как она отметила свое восемнадцатилетие, не имея ни одного хоть сколько-нибудь подходящего соискателя руки, она начала бояться, что та же участь ждет и ее сестер, если не предпринять никаких решительных действий.
«Я должна любыми способами убедить герцога помочь нам», — мысленно твердила она, в то же самое время понимая, что, как карточный игрок, полагается на слепую удачу, которая так часто подводила их папочку.
Да, это была игра! Игра азартная, безумная, в которой у нее было очень мало шансов выиграть.
Трудно было представить, по какой причине герцог вдруг вспомнит приятеля, с кем не виделся больше восемнадцати лет, а тем более, с какой стати он заинтересуется судьбой своей крестной, которой вообще никогда не интересовался.
Если бы он хотя бы подарил при крещении ей серебряную чашу или хотя бы ложку, то, предъявив такой предмет, можно было вызвать в нем какие-то воспоминания. Но в их почти пустом буфете для посуды не хранилось ничего похожего.
А если бы он сделал Андрине какой-то другой подарок, то мама непременно рассказала бы ей об этом. Однако мама ничего подобного не говорила, а только часто произносила со вздохом: «Когда ты вырастешь, доченька, я должна буду найти кого-то, кто увезет тебя отсюда и устроит тебе сезон в Лондоне.
Как было бы чудесно, — тут она опять всегда вздыхала, — если б ты вышла замуж за знатного и богатого человека. А потом ты смогла бы найти подходящих мужей и для девочек. Я уверена, что Черил превратится со временем в настоящую красавицу».
И мама, несомненно, была права.
Даже в тринадцать лет, когда все девочки обычно бывают непривлекательными — или слишком толстыми, или чересчур худыми, с прыщами на лицах и жуткими, раздражающими манерами, — Черил по-прежнему сохраняла свой ангельский облик, которым восхищала всех окружающих, еще когда была младенцем.
Шарон была моложе сестры на шестнадцать месяцев и так же удивительно хороша.
От нее исходил какой-то огонь, и чем она становилась старше, тем чаще Андрина замечала, что люди отвлекаются от лицезрения ангельской красоты Черил, их начинает привлекать искрящаяся жизнерадостность Шарон, у которой всегда было что сказать и что ответить на какой-нибудь коварный вопрос, и все ее рассуждения поражали умом и вызывали удивление.