Я отправился в студенческий городок, где Джим ознакомил меня с концепцией завоевания свободы рук в оборонительной позиции в партере. Свобода рук была необходима для того, чтобы вывернуться из-под противника, находящегося сверху. Я назвал эту концепцию возвращением в стойку с помощью свободы рук.
Концепция эта работала так. Вы повержены на ковер, и противник держит вас в захвате. Вы захватываете его пальцы так, чтобы он не мог сцепить свои руки в замковом захвате или захватить ваши руки так, чтобы самому заполучить этот контроль. Затем надо было выставить вперед ногу, прогнуться так, чтобы отодвинуть свои бедра от бедер противника как можно дальше, и резким движением стряхнуть противника с себя. Это было эффективным способом освобождения от захвата.
Эффективность этого приема подтверждал один простой факт: ваш затылок всегда крепче лица противника. Джим сказал: если лицо противника находится за моим затылком, я головой ударю его в лицо. Никто не захочет виснуть на противнике, если тот может разбить лицо удерживающему.
После того как Джим научил меня этому приему, почти никто не мог удержать меня в оборонительной позиции на ковре. Я применял его на протяжении всего времени моих выступлений за старшую школу и колледж и в начале моих выступлений на национальных и международных соревнованиях. В студенческих соревнованиях давали балл за время контроля над противником. Это время отсчитывали с момента, когда борец устанавливал контроль над повергнутым на ковер противником до момента потери такого контроля. В конце схватки, если у одного из борцов время контроля над противником было на минуту больше, чем у другого, к количеству его баллов добавляли еще один балл. После второго курса колледжа ни один противник не мог в схватках со мной завоевать такой дополнительный балл.
Если борец оказывался сверху противника, концепция свободы рук оказывалась столь же эффективной. Если я мог контролировать руки противника, я мог успешно удерживать того в захвате. Простота этой концепции была даже забавной. Я понять не мог, почему ее не применяло больше борцов. Да, собственно говоря, непонятно, почему ее не применяли все борцы. Я никогда ни с кем не делился секретом выхода в стойку с помощью контроля над руками.
Благодаря урокам Джима я стал лучше уходить от захватов противников. И я тренировался с предельным напряжением. Несмотря на все это, побед не было. Я совершил ошибку, поверив в то, что если я изучу приемы так, как их изучил Дэйв, я тоже стану побеждать. Но до тех пор, пока я не понял, что к приемам надо приложить взрывную силу, резкость, без которой приемы не действовали, большой разницы не было.
После того как к середине сезона я проиграл четыре схватки подряд, мой показатель составил 4:6. Тогда-то тренер Браун и решил заменить меня Уэйдом, для того чтобы укрепить команду, хотя я по-прежнему выигрывал у Уэйда еженедельные схватки за право представлять колледж.
Мне не понравилось, что тренер сначала ввел свою систему отбора, а потом перестал ей следовать. Тренер установил правила игры, а потом отбросил их для того, чтобы вместо меня на соревнованиях выступал Уэйд.
В довершение всего нашу команду оштрафовали за то, что мы не выставляли борцов в тяжелых весовых категориях. У нас просто не было борцов-тяжеловесов. Наша команда была дерьмо-дерьмом, и я не принял объяснения, сводившиеся к мантре «для блага команды». Команда меня более не интересовала. Конечно, другие члены команды приносили баллы команде на турнирах, но в той мере, в какой это касалось меня, борьба была индивидуальным видом спорта. В схватке сходились я и мой противник. И это было единственным, что меня интересовало.
Вместо того чтобы поговорить с тренером Брауном, я напрямую обратился к директору, который велел тренеру вернуть меня в состав университетской команды. Так что неловкая ситуация возникла отчасти по моей вине. Мне следовало сначала поговорить с Брауном, поскольку он был хорошим тренером. Он вынес решение, с которым я был не согласен, но ничего с этим поделать было нельзя.
По крайней мере, на первый взгляд.
Но когда я оглядываюсь на прошлое, я думаю, что причиной, побудившей меня обратиться сначала к директору, было, в сущности, то, что душой я уже покинул Эшленд. Мне никогда не было хорошо в Орегоне. Я хотел вырваться оттуда, и если для того, чтобы вырваться из Орегона, нужен был скандал, я был готов его спровоцировать.