Майор Барашко и Степа Глушитель побежали исполнять указания, а Барин вернулся в комнату, где находился Шершень. Он степенно прошел за стол, уселся с одышкой и сказал:
— Я, между прочим, твоего друга Дениса Шарандо с улицы взял. Когда он со своим высшим юридическим образованием тут никому не нужен был, работал сначала грузчиком в магазине, а потом болтался где придется. У меня мест не было, а я его взял. Зарплату положил ему по высшей тарифной ставке. Обманывать не буду, голова у него была светлая, любые вопросы решал, как орехи щелкал. Старательный был, допоздна засиживался. Все уже уйдут, а он все сидит над бумагами. И вот однажды в благодарность за все, что я для него сделал, зародился в этой светлой голове отнюдь не светлый план.
Барин помолчал и продолжил:
— Я свой бизнес с ноля начинал. Всякое тогда бывало. Время-то было начало девяностых, потом приходилось хитрить тоже, от налогов уходили, чтобы хоть как-то предприятие поднять. Да, бывало, преступали закон, но победителей не судят. И вот Денис Шарандо, которого я по глупости к себе очень близко подпустил, стал под меня копать. И ты думаешь зачем? Справедливости захотел? Как бы не так!
Шершень не ответил, потому что понял, что вопрос задан затем, чтобы самому на него и ответить. Барин и не ждал от него ответа.
— Однажды как-то вечером, я работал у себя в кабинете, — продолжил он, — Шарандо мне позвòнил и сказал, что у него важный вопрос ко мне есть. Я предложил зайти минут через тридцать, он зашел, когда никого уже не было, и положил на стол компакт-диск. Говорит, что, мол, вот эта кругляшка стоит двести тысяч долларов и она продается. Я сразу не понял, что за дурацкие шутки он шутит, и тогда он предложил мне этот диск поставить в компьютер и самому посмотреть. Поставил я его и понял, чем он вечерами занимался на работе. В архиве, в бухгалтерии…
Барин замолк и бросил взгляд на Шершня. Тот сидел молча, неподвижный, как каменное изваяние.
— Двести тысяч долларов захотел, — по слогам повторил Барин, — нашел способ по легкому приподняться. Не пыхтеть, не сопеть носом над документами, а раз и в дамки. Мне говорили его коллеги, что он мечтал насовсем уехать в Москву. Говорил, что, мол, с его светлой головой тут в дыре нашей делать нечего. Переоценил свою значимость. Неожиданно двести тысяч долларов захотел на квартиру, на машину, на мягкую мебель. Все срубить одним махом решил, зажадничал. И так нагло мне говорит. Если, мол, денег через неделю не будет, то я отправлю копию этого диска в соответствующие органы. И предложил мне не скупердяйничать. Говорит, что, мол, лучше потерять часть, чем целое. Вот такой у тебя был друг…
Барин замолчал и опять посмотрел на глаза Шершня.
— Не верю я тебе, — сказал Шершень, — я этого парня с детства знаю. Не мог он этого сделать…
— Время такое гадское, сынок, — покровительственно сказал Барин, — людей оно перемалывает. Когда ты его знал? Когда вы вместе с ним в один горшок писали? Так сколько лет уже прошло? А тут случай такой подвернулся, разом срубить кипу зеленых и в козыри пролезть из шестерок.
— И ты решил его убить, чтобы не целое не потерять, ни части от него? — спросил Шершень. — А заодно и гнилые свои дела похоронить!
— О, парень, это было нелегкое решение, — ответил Барин, — я сначала притворился, что согласен. Даже предложил ему часть дела общего. Часть комбината. То есть, как бы не долларами трясти, а передать ему часть своих акции на двести тысяч. Он, как человек разумный, согласился. Мы выпили с ним мировую. Я пообещал ему в течение месяца все сделать, потому что дело это нелегкое, все-таки сумма большая, а его попросил не сильно сверкать своим диском и пока его никуда не девать. Он его с собой, дурашка, так и носил в ноутбуке. Кстати, купил ноутбук себе с зарплаты. Каждый ли служащий в России может купить себе ноутбук с зарплаты?
— И вы его с Глушителем убили с помощью Д'Артаньяна, — подсказал Шершень, — и подставили алкаша, который в это время мирно спал.
— Это тебе Глушитель наболтал на кассету? — спросил Барин.
— Да, он, — кивнул Шершень.
— Я всегда подозревал, что он мальчиш-плохиш, — сказал Барин, — проблема маленьких городов. Нет профессиональных кадров. Одни дилетанты. Никому нельзя доверять. Одни данные воруют, другие тайны выдают. А где кассета-то? Зачем она тебе? Я же тебе рассказал, все. И ты должен был понять, что иначе я не мог поступить. Предательства я не терплю. Особенно от тех людей, которым я бесконечно доверяю. Еще и жадность Дениса сгубила. Ну, попросил бы десять тысяч или пять. А-то двести!
— Не за это ты его убил, — сказал Шершень, — не за деньги. Ты за свою хорошо пригретую задницу испугался. Видно, было там, на диске что-то из-за чего тебе кранты настали бы. Потому что в городе про тебя многие знают, что подонок ты, да только доказать не могут. А Денис все это в одну папку собрал и систематизировал. А это такой валун получился, что раздавил бы тебя на месте. Вот это тебя и напугало!
— Короче так, — Барин стал суровым и жестким, — вернешь кассету и уябывай отсюда по добру, по здорову. Потому, что доказательств у тебя на сегодняшний день против меня только одно — эта кассета. Не будет у тебя ее и ты сам нам не нужен. А словам твоим никто не поверит. А если не отдашь кассету, то тогда и не выживешь. Убью я тебя. Хоть и не хочется, а придется. Но и на этом не закончится. Все это святое семейство, в которое хотел Денис родственником влезть, после того как тебя прикончат, я повыведу. Отца невесты Дениса на хер с работы выгоню, мать у них, итак, безработная, через полгода подохнут от голода. Беременная эта сучка загнется у меня в роддоме при родах. Это запросто устрою. У врачей зарплата маленькая, они с радостью за это возьмутся. Скальпелем не там чиркнут и кранты! А козявку твою, с которой ты в кафе ходил, будут мои «бультерьеры» ежедневно насиловать и наркоту колоть ей. Станет она как шлюха подзаборная. Последняя тварь в городе! Но ты этого не увидишь, потому что будешь гнить где-нибудь в помойке. Даже не в земле, а среди отбросов. А крысы будут твое лицо жрать! Этого хочешь? На хрена ты вообще приехал? Ты же людей подставил! Семью Шарандо всю подставил! Погоревали бы они годик и забыли твоего Дениса, телка его замуж бы снова вышла и вся история. А теперь вот я опять вынужден вот этим дерьмом заниматься! А могла бы быть все тихо и мирно, если бы ты мне кассету отдал!
— А ты не врешь? — тихо спросил Шершень.
— Что не вру? — переспросил Барин.
— Если я отдам кассету, то ты никого не тронешь?
— Да на хрена вы мне все нужны? — стукнул ладонью по столу Барин, — думаешь, у меня дел нет, кроме как с тобой тут в бирюльки играть.
— Ладно я согласен, — кивнул Шершень, — отдам я тебе кассету, у меня теперь похоже и выбора нет.
— Вот это разговор, — улыбнулся Барин, — ты на меня не серчай, я же тем, кто хорошо работает, кто служит верно, всегда помогаю и деньгами, и делами. У нас тут в городке свои законы и не надо лезть со своим уставом в чужой монастырь. Ты приехал, уехал, а мы тут живем и как-нибудь сами разберемся кто прав, а кто виноват. Правильно я говорю?
— Правильно, — подтвердил Шершень.
— А чего? Я вижу ты парень нормальный, — примирительно сказал Барин, — сколько ты там у себя в Питере зарабатываешь? Долларов двести-триста? Сколько? Ну, говори.
— Где-то так, — кивнул Шершень, — двести пятьдесят в среднем.
— Хо, это не зарплата при твоих способностях, — покачал головой Барин, — и ты доволен такой зарплатой?
— Вообще-то не очень, — ответил Шершень.
— Так, давай ко мне вместо Глушителя, — предложил Барин, — он опозорился и не раз уже, его я все равно сниму с должности. А ты будешь иметь в десять раз больше. Квартиру сразу, машину. Ты кем там работаешь?
— Вышибалой в баре, — ответил Шершень.
— Ну, что это за работа? — махнул рукой Барин. — Для нормального мужика унизительно. В армии драться научился?
— Морская пехота, — ответил Шершень.
— Ну, вот видишь, получается у нас диалог, — довольно сказал Барин, — а если надумаешь у меня работать, то все равно придется «грязью» заниматься. Где большие деньги, там и кровь. Не воевал?
— Не пришлось, — ответил Шершень.