Наконец мне повезло. Название «Тайна, вырванная у смерти» заинтриговало меня своей экспрессией. Это оказалась небольшая повесть о двух молодых людях – ученом и священнике. Сначала рассказывалось о судьбе каждого из них, потом оба умирали и встречались на Том Свете.
Это был тот самый Тот Свет! Я узнал его сразу, хотя автор – какой-то латиноамериканец – старательно изменил все имена собственные. Узнаваемы были и боги – Натеус, Виардо, Фортуна, Спирита, Джина и Иоанн. По крайней мере, ни в одной мифологии нет такого пантеона! И что самое интересное, в описаниях некой реки и некого озера я узнавал Хани-Дью!
Итак, книга существовала, и ее связь с возможной катастрофой была очевидна.
– Не вижу никакой связи, – заявил Вирата. – Ты проследил судьбу этой книги?
– Нет, – виновато сказал я. – Не успел.
Бог открыл программу прогнозов.
– Так… Книга Марио Фриаса… Тираж восемь тысяч экземпляров… Мягкая обложка… Отзывов в печати не было. На другие языки не переводилась. Пользуется вялой популярностью у женщин бальзаковского возраста.
Я сник. Увы, история «Тайны…» заканчивалась на пыльных антресолях. Немногочисленных читательниц интересовала не предложенная версия загробной жизни, а скандальная любовь молодого священника и девушки со странным прозвищем Рыба.
– Не расстраивайся, – сказал Вирата. – Я уверен, ты прав, и утечка информации действительно имеет место быть. Но сама по себе она не страшна. Ты думаешь, это в первый раз? Ой! В конце концов, в основе каждой религии, каждого захудалого суеверия лежит осколок знаний, просочившихся сквозь Порог. Все дело в том, кто и как воспользуется этими знаниями. Пока это настольная книжка домохозяек, она не наделает нам проблем.
Я молчал, оплакивая свой незадавшийся триумф. И это давно забытое чувство жуткой усталости… Сказывалась бессонная ночь. В Атхарте душа несет бремя существования в одиночку, без помощи тела, и сон ей необходим не меньше, чем на Земле.
Провались оно все, подумал я. Все шпионские страсти и сумерки богов. Мир не рухнет, если я пару дней не подойду к компьютеру. Набравшись смелости, я решительным тоном профсоюзного лидера потребовал у Вираты предоставить мне выходной.
19
Наш капитан, высокий и тощий как жердь, завернутый в черный плащ с капюшоном, протяжно декламировал стихи. Корабль слегка покачивало. Я, Бэзил и его очередная подружка Мэй Шуй сидели на палубе, завернув ноги в один большой плед. С моря дул свежий ветер. Прямо по курсу приближался мрачный скалистый остров.
– Достал, – зевнула китаянка, глядя на чтеца.
– Достал, – согласился Бэзил. – Стихи хорошие, но зачем же выть, как заблудившийся санги?
– Зачем вообще он читает? Неужели больше нечем заняться? – вставил я.
– Э, друзья, вы не понимаете. – Бэзил покрепче обнял подругу за плечи. Надо сказать, в человеческом облике он все равно был совершеннейший кот! – Это любимый фокус Гиппи. Корабль придуман так, что привести его в движение можно, только читая стихи.
– И много у нее таких фокусов? – недовольно поинтересовался я.
– Хватает, – кивнул Бэзил. – Она дама с фантазией.
Вот это-то меня и пугало…
Узнав, что вечером я свободен, Бэзил в приказном порядке вытащил меня смотреть местную достопримечательность – литературный салон Зинаиды Гиппиус. Я слабо отбивался, ссылаясь на усталость и недосып; Бэзил настаивал, костеря мое бескультурье, – и победил. И вот на черном корабле под черными парусами, управляемом безумным черным капитаном, я плыл к зловещему черному острову…
Корабль вошел в бухту. Ее обнимали два отрога, похожие на изувеченные артритом руки. Матросы бросили якорь. Капитан застыл на мостике, провожая вереницу паломников, высаживающихся на берег.
На пристани нас ждали две женщины, одетые как монахини. Они доставали из мешка и протягивали вновь прибывшим какие-то черные одеяния.
– Что это? – спросила Мэй Шуй, брезгливо разворачивая сверток.
– Униформа, – пояснил Бэзил, ловко облачаясь в балахон.
– Ну и уродство! – в сердцах сказала девушка. – Ни за что не надену.
– Ну что ты, милая. Черное тебя стройнит, – мурлыкнул Бэзил и поцеловал ее в ухо.
Я полностью поддерживал Мэй Шуй. Знал бы, что здесь такой маскарад, не поехал бы. Но отступать было некуда, я просунул голову в прорезь и стал похож на привидение, живущее в печной трубе.
– И куда теперь? – поинтересовался я.
Бэзил указал куда-то в небо:
– Туда.
Я задрал голову. Над нами возвышалась гора. Винтовая лестница вела на ее вершину, где наподобие ласточкиного гнезда лепилась изящная веранда. По лестнице, как муравьи, ползли любители поэзии.
Дурак. Слабовольный идиот. Ты из тех, кто за компанию лоб об стенку расшибет, ругал я себя, переставляя ноги. Ну как я мог повестись на уговоры Бэзила, когда сто раз давал себе зарок не впутываться в его авантюры?!
По небу бежали черные тучи. Ветер свистел в ушах, рвал балахоны. Далеко внизу матросы сворачивали паруса. Надо признать, весь этот антураж готического триллера был очень стильным… Но когда я увидел хозяйку, то окончательно примирился с происходящим.
Она стояла на самом краю площадки, возносившей ее над пропастью: очень худая, похожая на сухую, обугленную соломинку. Черная лента перехватывала рыжеватые с сединой волосы. Невероятная туника оставляла обнаженными тонкие белые руки. В ушах, на груди, на запястьях были серебряные украшения; ветер перебирал их, и они мелодично звенели.
Серебро… Серебряный век… Когда-то я увлекался поэзией того удивительного времени. Сам я никогда не сочинял стихов, но преклонялся перед людьми, способными творить чудеса со словами. Стихи Гиппиус я читал, ничего в них не понимал – и от этого они нравились мне еще больше. Они казались мне таинственными заклинаниями, которые хорошо твердить наизусть, глядя на пламя свечи…
Поэтому я пялился на Гиппиус, как мальчик, и не мог подобно Бэзилу лезть к ней целоваться. Впрочем, фамильярность моего приятеля вовсе не коробила Зинаиду Николаевну. Она, смеясь, потрепала его по щеке и послала какую-то девушку с печальным лицом проводить нас в зал.
В зале было темно. На столиках стояли маленькие жаровни с раскаленными углями, они отбрасывали на лица гостей красный инфернальный свет. Светло было только в нише, занятой отдельным столиком. Я с удивлением увидел, что там сидел ангел, задумчиво скрестив руки под подбородком и аккуратно сложив светящиеся крылья.
– Это что, все поэты? – боязливым шепотом спросила Мэй Шуй.
– Нет, – ответил Бэзил, пододвигая ей стул. – Настоящие поэты собираются в Арнии. Это город на побережье. Я слышал, туда до сих пор является Анакреонт. Говорят, он выжил из ума и отшельничает где-то в пустыне, но все еще сочиняет стихи… Однако в Арнию простых мертвых не приглашают. А Гиппи любит талантливую молодежь. И вообще у нее можно уютно посидеть, попить, покурить. Она, конечно, выпендривается, но кто же из великих без тараканов?
В этот момент вокруг сцены вспыхнуло адское пламя. Это было так неожиданно, что многие из присутствующих взвизгнули. На сцену вышел юноша, обвел всех отчаянным взглядом и простер дрожащую руку вперед. Представление началось.
завывал юнец, —
Что было там еще, я не запомнил, но звучало звонко.
Один за другим на сцену потянулись юные дарования. Некоторые несли редкую чушь, другие читали неплохие стихи. Я расслабился, потягивая голубой Кюрасао. Рядом запахло паленой елочкой: это Бэзил с подругой закурили марихуану.
– Вы не скучаете? – Хозяйка тихо подошла к нашему столику. Ее духи пахли сухими цветами. Ничуть не смущаясь присутствием Мэй Шуй, Гиппиус уселась к Бэзилу на колени и затянулась его сигаретой.