— О нет, беднота не имеет обыкновения бояться мародеров, — возразил с усмешкой драгун. — Во всяком случае, сельскому населению не может угрожать никакой опасности со стороны идущих под знаменем освобождения. Потом, не для плавания же по здешним пескам приготовлены тут, в лесу, пироги и лодки. Очевидно, совсем другая причина согнала с родных пепелищ здешнее население. Но какая именно — никак не могу понять.
Некоторое время молодые люди ехали молча, погруженные в раздумье об окружавшей их загадке. Первым заговорил драгун:
— Так как вы прямо из Вальядолиды, то, наверное, знаете более меня о движении Гидальго с его армией. Мне давно уже ничего об этом неизвестно.
— Едва ли мне более известно, чем вам, сеньор дон Рафаэль, — заметил студент. — Вы забываете, что, благодаря тихому шагу моей лошади, я уже без малого два месяца в пути. Сам я узнал кое-что уже в дороге, по слухам; а эти слухи держатся в границах, охраняемых святой инквизицией. Если верить словам оахакского епископа, то вооруженное восстание не найдет себе поддержки в его епархии.
— Какими же доводами подкрепляет епископ свое мнение? — спросил капитан с некоторой резкостью в голосе, по которой можно было догадаться, что он сочувствует повстанцам.
— Его преосвященство просто-напросто подкрепляет свое убеждение своим же намерением подвергнуть отлучению от церкви всех членов своей паствы, которым вздумалось бы примкнуть к повстанцам, — пояснил дон Корнелио. — Кроме того, он объявил, что каждый инсургент дьявольскою силою будет отмечен рогами на лбу и раздвоенными копытами на ногах.
Следовало бы ожидать, что драгун рассмеется над ребяческим легковерием студента, но вместо этого он только передернул плечами и в его больших глазах загорелся огонь негодования.
— Да, — проговорил он как бы про себя, — такими вот нелепостями наше духовенство и смущает умы креолов, прививая им самое дикое суеверие и слепой фанатизм… Наверное и вы, сеньор Латехас, — обратился он к студенту, никогда не решились бы вступить в ряды инсургентов из опасения, что у вас могут явиться предвещанные епископом украшения?
— Разумеется, я не желаю попасть во власть дьявола, которую так красноречиво описывает епископ, потому и удостоенный своего высокого сана, что он лучше других знает то, что верно и что ложно. К тому же, — поспешил добавить студент, заметив негодующий тон своего спутника, — я человек мирного характера и сам готовлюсь вступить в духовный сан. Чью бы сторону я ни принял, мое желание помочь ее торжеству ограничилось бы только силою молитв. Церковь ужасается крови.
Пока студент высказывался, драгун бросал на него сбоку взгляды, ясно говорившие: «Ну, милый друг, кажется, ни та ни другая сторона ровно ничего не выиграла бы от твоего участия в ней».
— Значит, вы едете в Оахаку, чтобы защитить вашу диссертацию? — спросил он после некоторого молчания.
— Нет, дело, которое привело меня в этот край, совсем другого рода, ответил студент. — Меня послал сюда, к своему брату, владельцу поместья Сан-Сальвадор, мой отец. Он желает, чтобы я напомнил дяде, что дядя бездетный вдовец и вместо детей Господь послал ему полдюжины племянников, о которых он обязан позаботиться. Мне вовсе не хотелось брать на себя такое щекотливое поручение, но как мог я противиться воле отца? Отец придает излишнюю цену мирским благам. Я это вижу и внутренне не одобряю. Но все-таки я очень люблю его. Вот эта-то любовь и загнала меня сюда, в безотрадную пустыню, за двести лиг от моего родного дома, чтобы узнать намерения дяди по отношению к нам, своим племянникам, — с невольной горечью заключил студент.
— Вместе с тем вам, наверное, поручено произвести и надлежащую оценку имущества дяди? — довольно нескромно заметил дон Рафаэль, начиная думать, что с этим наивным юнцом нечего особенно церемониться.
К чести драгуна следует сказать, что он тут же внутренне раскаялся в своей нескромности.
— О, что касается этого, то мы вполне осведомлены, хотя никто из нас никогда не бывал в Сан-Сальвадоре, — полугрустно, полунасмешливо сказал студент. — Но вот что интересно, — со смехом продолжал он, — вряд ли когда-либо бедняк-племянник являлся к богатому дяде в таком плачевном состоянии, в каком приходится являться мне. Благодаря непонятному исчезновению всех местных жителей, заботливо утащивших с собою все свои припасы, голоднее меня в настоящее время нет во всей Мексике ни одного шакала.
Драгун сам был не в лучшем положении. Путешествуя третьи сутки по безлюдной местности, он тоже не находил ничего для утоления голода, кроме ягод и диких плодов. Сочувствие к товарищу по несчастью подавило раздражение, закипавшее в нем под влиянием политических разногласий с ним, и между случайными спутниками восстановилось полное согласие.