Он скатал вниз ее шерстяные чулки и снял с нее туфли. И начал с ее левой стопы, разминая нежные пальчики и целуя промежутки меж ними. Потом, очертив ее пятку, пробежался пальцами по голени вверх, словно заново натягивая чулок, через узкую лодыжку к округлости икры. Она глотала стоны, а он, лаская нежную кожу под ее коленом, возжелал добраться до бедер и закончить в том месте, где ее влажная плоть была готова принять его.
Взявшись за вторую ее ногу, он ласкал выемку ее стопы легкими, щекочущими прикосновениями, отчего она начала извиваться и выворачиваться, но он успел ухватить ее ногу и вновь притянуть к себе. Утратив терпение, его пальцы взметнулись вверх, по плавным изгибам к колену, а после запутались в волосах между ее ног. Не сумев удержаться от искушения, он гладил ее влажную сладость. И губы его, наконец не сдерживаясь, прильнули к ее губам.
Он увидел достаточно. Он больше не мог ждать ни секунды. Целуя ее, он растянулся над нею. Наконец-то у них появилось время и место, чтобы изучить друг друга. В тех торопливых, неистовых поцелуях, которыми они обменивались раньше, гнева было не меньше, чем любви, но теперь запретные мечты вырвались на свободу, они сбегали с его языка в ее рот, проникали через его пальцы под ее кожу.
В его поцелуе было не только желание, он говорил о большем. В ее ответе была не только страсть. Его тело без слов дало обещание, и ее плоть так же молча приняла его.
Говорить было опасно. Слова возвращали в реальность. Со стоном он погрузился в нее, и она выдохнула в ответ. Их дыхание слилось воедино с движением тел, вознося их обоих ввысь.
В небеса.
***
Мало-помалу возвратившись на землю, он лежал, по-прежнему крепко сплетаясь с нею руками и ногами, не желая, чтобы их разделяло даже крошечное расстояние. Огонь давно погас, и они согревались теплом друг друга. Наконец он отстранился, уступив желанию окинуть ее взглядом, и с улыбкой стал наблюдать за тем, как она спит — глаза закрыты, дыхание ровное.
Вознамерившись разбудить ее поцелуями, он вновь позволил своим ладоням отправиться в путешествие по ее телу. Приласкал выступ косточки на бедре, погладил плоский живот, а после разрешил кончику пальца закружить в углублении ее чудесного пупка. Разве может столь невинное и прекрасное тело быть вместилищем плотских желаний Сатаны?
Его палец за что-то задел.
Он посмотрел вниз и разглядел прямо в центре ее пупка нечто выпуклое и круглое.
И желание, неподвластное его воле, вдруг увяло само по себе.
Глава 18.
Александр увидел, как ее ресницы дрогнули. Она открыла глаза и улыбнулась, ласково и лениво, потом положила голову ему на плечо и поцеловала в горло. За все время, что они были знакомы, он никогда не видел ее такой. Счастливой. Освободившейся от тревог.
Счастье длилось всего секунду, пока она не заглянула ему в глаза.
Он сел и отодвинулся, поскольку думать, когда ее плоть обжигала его кожу, было невозможно.
— Ты знала. — Не глядя на метку, он мотнул головой в сторону ее живота. — С самого начала.
Она села, поджав ноги под себя, и стала искать чем укрыться от холода. Ее сорочка, лиф и юбки были разбросаны далеко на полу. Александр подобрал свой плащ с того места, куда он упал, и набросил на нее.
— И ты засомневался. — Ее глаза были печальны. — Думаешь, а не был ли ты все это время прав.
Она накинула плащ на плечи, но он все равно видел ее груди и бледный живот.
И метку. Она будто подмигивала ему. Насмехалась над ним. Во что теперь ему верить?
Она вздохнула.
— Уколи ее.
— Что?
— Я хочу, чтобы ты уколол мою родинку своим шилом.
Он хотел было возразить, но когда она коснулась его щеки, слова замерли на губах.
— Чтобы знать наверняка, ты должен меня проверить. Так же, как проверял других.
Других ведьм.
Он отвернулся. Надел чулки и бриджи, рубашку и обувь. Тянул время, чтобы подумать. Он не раз обвинял ее в том, что она утаивала свои секреты. Теперь он сам должен сказать правду.
— До тебя у меня никого не было.
— Я имела в виду других… ведьм.
— Я тоже.
— Но я думала… — Она подтянула колени к груди и спрятала их под плащом.
— Я никогда никого не испытывал.
— Но они вызвали охотника на ведьм. Ты богато одет, ты вел допросы, и я подумала…
— То, что по моему расчету должны были подумать все. Моя семья может позволить себе хорошую шерсть. — Как и твоя когда-то, подумал он.
— Ты говорил, на твою мать навели порчу. Ты говорил, что она умерла.