– Никуда он не ушел, Катерина, – старуха вновь потянула носом. – Раз пришел, он уже так просто не уйдет. Ну? Где же ты, иудушка?
Ее взгляд зашарил по стенам.
– Ну же, покажись, изверг. Ты же пришел за нашей душенькой, убивец...
Я медленно потянул из-за пазухи нож.
– Почему ты помогаешь им? – взор Катерины тоже искал меня. – Они же расправились с твоей матерью.
– Что ты ждешь от труса? – губы старухи искривились в презрении, и она поглядела в окно куда-то далеко-далеко. – Когда-то давно эти душегубы-охотники, как два татя, забрались в дом и убили ее спящую – сподручней застать ведьму врасплох, чем позволить ей выпустить когти. Мальчишка заливался слезами, но не от горя, а от страха за свою жизнь. И едва лунный блик, отраженный от лезвия, ударил серебром ему в глаза, он закричал, прося пощады у убивших так подло его мать... Единственный из нас, кто предал свой род, кого воспитали наши враги и кто убивает нас...
Показалось, что ее глаза смотрят прямо в мои, хотя я по-прежнему оставался невидим. Больше медлить было нельзя. Я ринулся вниз, и предсмертный вой старухи смешался с яростным воплем Катерины, бросившейся на меня. Амулет сверкнул в электрическом свете, и я снова стал видим. Ударил ножом повторно, но на этот раз немного промахнулся. Женщина харкнула кровью прямо в лицо – я попал ей вместо сердца в легкое. В агонии она вцепилась в меня когтями, расцарапав щеки, и упала рядом с матерью.
– Мама! – к телу Катерины метнулся мальчишка, но его успел поймать Доминик, как и Петр – Элишку.
– Пустите! Пустите меня! – рычала она в ярости. – Дайте добраться до ублюдка – я убью его!
– Не хочешь закончить, Ян? – спросил Петр.
Я оттирал кровь с лица грязным кухонным полотенцем.
– Чуть позже.
Он бросил девушку на табуретку, скрутил за спиной руки, связал.
– Мальчишку не тронем – он пустышка, – Доминик отпустил сына Катерины, и тот с рыданием бросился к Элишке, уткнулся лицом ей в колени. – Я вызвал скорую – у мужчины на лестнице случился сердечный приступ.
– ...когда некоторые вылетают в окно, – прошипела в злобе Элишка.
«Как на это посмотрят они? Что из-за тебя пострадал человек?» Глаза, полные слез, с ненавистью смотрели на меня. Халат распахнулся, обнажив грудь. Я слизнул черную кровь с ножа. «Почему? – вновь подумала она. – Почему ты ненавидишь и убиваешь нас? Ты... ты ведь ничем от нас не отличаешься.» «Откуда тебе знать, кого я ненавижу? – ответил я. – Откуда?»
Я достал из мойки половник, сполоснул под водой и налил себе в тарелку супа.
– Ты собрался есть прямо здесь? – полюбопытствовал Петр. – А я думал – это мы закоренелые циники.
– Жаль, добро пропадает... Старуха изумительно готовила – была лучшей кухаркой в городе, несмотря на весь этот бедлам, – я обвел взглядом кухню. – А какие вацлавские колбаски жарила. И бехеровку сама готовила, добавляла туда свои особенные травки. Может, еще осталось...
Я заглянул в шкафчик, извлек початый штоф и три стопки.
– Не хотите за компанию? Или вам брезгливо?
– Лучшая кухарка, говоришь? Что ж, почему нет...
Я разлил настойку.
– За упокой их грешных душ, – произнес Петр.
Мы сели за стол, выпили, покряхтели и взялись за ложки. Я чуть подул на суп, выдохнув заклятие, и принялся за еду – варево ведьмы-старухи стало вполне съедобным. Глаза Элишки, с презрением наблюдавшей за нами, распахнулись в изумлении. Охотники прихлебывали вслед за мной.
– Действительно, весьма недурно, Ян, хотя мы и не привыкли есть суп на завтрак... – Петр улыбнулся. – С бехеровкой-то...
Улыбка застыла на его губах, он побледнел и свалился со стула. Доминик тоже был мертв. Я бросил ложку и поднялся. Элишка встретилась со мной взглядом.
– Твоя мать предвидела, что убью ее, – заметил я. – Бросила яд в супчик – знала же, что обязательно попробую.
– Какая я глупая, – прошептала она. – Ненависть придает тебе сил. С каждой нашей смертью ты становишься сильнее. Зачем...
– Нет...
От догадки, осенившей ее, она задохнулась.
– Кому-то слишком дорого пришлось платить за твою месть...
Я швырнул, не глядя, тарелку в сторону мойки. Попал, но во все стороны брызнули осколки разбитой посуды.
– Значит, у кого-то появится шанс поквитаться и со мной.
Я подошел к Элишке и развязал руки. Она же в неверии смотрела за мою спину.
– Ох, Янош! – старуха, пошатываясь, поднялась. – Почему не предупредил, изверг?! Я ведь тебя проклясть могла... Больно-то как!
– Проклясть? Мне казалось, ты собиралась меня отравить, – возразил я.
– Что происходит? – Катерина сидела на полу и ощупывала грудь, но от раны не осталось и следа. Мальчишка, скуливший на коленях у Элишки, с ревом бросился к матери.
– Пора уезжать отсюда, – ответил я.
– Почему ты не сказал? – на щеках Элишки сорвавшиеся с ресниц слезы оставили влажные линии.
– Потому что они следили за вами. Убедили мужа Катерины установить камеру – якобы твоя сестра ему изменяет. Да и ко мне они что-то в последнее время стали относиться с подозрением.
Я отцепил от ворота рубашки жучка, бросил на пол и раздавил. Потом склонился над мертвецами, обыскал их и выложил на стол мини-компьютер – на экране застыла картинка кухни – и диктофон.
– Почему же ты неожиданно решил нас спасти? – спросила Элишка. – Участи остальных не позавидуешь.
– Когда-нибудь это должно было прекратиться, – я посмотрел на нее. – Собирайтесь. У вас не больше пяти минут. Здесь могут появиться остальные.
– А что же с Мареком и сыном? – встревожилась Катерина.
– Мы не можем взять их с собой, – старуха опустила взгляд. – Марек обеспечен и позаботится о сыне.
– Марек умрет, прежде чем до него доберется помощь, – возразила Элишка. – Мы не можем оставить Франтишека одного.
Я, Катерина и Элишка вышли в подъезд. Марек все также сидел на ступеньке, тяжело привалившись к стене. Снизу слышались голоса – к нам подымались врачи. Я спустился к Мареку, чуть тронул его голову и прошептал заговор. Он вздрогнул и задышал легче и ровнее.
– Он поправится.
– У нас на кухне два трупа, – напомнила Катерина.
Я вернулся обратно. Старуха уже в старой вылинявшей шубе стояла у окна с внушительным заплечным мешком за спиной. Рядом на подоконнике с узелками в лапках стояли два чертика.
– Этих не берем. Если только...
– Мы знали, что ты добрый, Янош! – пропищали они, живо побросали свои узелки, подхватили сначала одного мертвеца и утащили в вентиляционную шахту на кухне, затем другого.
Потом вытащили оттуда что-то черное и всучили мне.
– Это я бы сам забрал! – я в досаде стряхнул со своего пальто пыль, копоть и налипшую паутину.
– Не за что, Янош, – они подобрали узелки и устроились на плечах старухи.
– Привык жить с людьми, в чистоте и довольстве? – старуха ухмылялась.
– Как будто вы не среди людей жили, – проворчал я и поморщился – от пальто явственно пахло псиной. Один чертик показал мне язык, другой поймал ползшего по стене таракана и с аппетитом сжевал. – Хоть какая-то от них польза...
На кухню зашли сестры. Катерина утирала слезы.
– Заставила Франтишека все забыть и уснуть, – произнесла она. – Так тяжело расставаться...
Старуха распахнула окно. В кухню ворвался свежий морозный воздух. Элишка прижалась ко мне, и я обнял ее. Черти на старухином плече захихикали.
– Будете еще подглядывать, подвешу вас на рожке месяца, – посулил я.
Первая в окно шагнула старуха, потом Катерина. Я взял Элишку за руку. Спустя миг все мы, невидимые, летели над просыпающимся городом. Гасли фонари, звенели трамваи, спешили по делам пешеходы, и автомобили, став совсем игрушечными, катили по извилистым улицам. Все дальше уносились крыши, башни и шпили. Светлело небо, и, растворяя звезды, за нашими спинами поднимался рассвет. Утренний морозный ветер и утреннее солнце умыли нас и подарили чувство свободы. Впереди же ждали простор бескрайних полей и лугов, сень волшебных лесов и те, в ком течет та же кровь, что у нас... Пришло время покончить с охотниками на ведьм и прежде всего убить охотника в самом себе...