— Есть такая сура. И что из этого? — спросил я.
— Представь, что будет, если гуль соберет всех джиннов. «И устроили они родство между ними и джиннами, и знают джинны, что будут собраны воедино!» — процитировал он. — Она это сделает затем, чтобы никто даже и приблизиться к центру Европы не мог. Потом исламисты подпишут свой договор с Иблисом. Думаю, у них есть для этого документы. Тем более, что Бог и дьявол едины для всех конфессий.
— Зачем им тогда эта джинние? Почему этим не занимаются религиозные деятели?
— А кто будет каштаны из огня таскать? Джинны, на эту роль, больше подходят.
— Погоди, Базиль. Если я читал Коран и помню несколько цитат, это еще ничего не значит. Объясни толком, что означает родственность с людьми и как понять «собраны воедино»? И при чем здесь пятница?
— Понимаешь, Александр, есть такая легенда. Согласно ей, Ева, то есть прародительница всех людей, поначалу родила не Каина с Авелем. Первыми ее детьми были жуткие создания. Не имея сил выкормить это многочисленное потомство, Адам попросил Бога присмотреть за этими тварями и поселить их под землей. Бог исполнил его просьбу, превратив этих детей в джиннов и ифлитов, и позволил им выходить на землю лишь по ночам, а днем — только в пятницу. Таким образом, получается, что и говорить про них не следует, и отвергать их существование глупо. По другой легенде, джинны считаются порождением адского пламени, и в народе их называют «нар эс-самум» — огонь ядовитого ветра. Но и там признают, что они творение Аллаха, который создал их из чистого огня. Джинны, «собранные воедино» — это предвестие конца света…
— Ты просто подталкиваешь меня сделать вывод, что, несмотря на свою силу, ислам так опасается католиков, что пойдет на сговор с джиннами, этими «нечистыми» предками людей? А затем, заручившись их силой, подпишет свой договор с Иблисом?
— Да, — кивнул Базиль, — именно так.
— Дьявол! Но эти «джинны» и так всю Европу заполонили!
— Будет еще больше. И тогда католицизму придет конец, — подвел неутешительный итог Базиль, — а у нас прибавится работы. Людей надо защищать от нежити — независимо от их происхождения.
— А наша, так сказать, местная нежить?
— Этих, — махнул рукой Базиль, — можно в расчет не брать. Им подходят все варианты. При любом раскладе сил им что-нибудь перепадет с барского стола. Напоминают ваших местных политиков, ты уж извини за сравнение. В итоге мы имеем три варианта: католицизм, ислам и нежить. И центр Европы. И мы, два идиота. Разве что православная церковь воспротивится. Не знаешь, может, у них есть такие команды, как у Винченцо? — спросил О`Фаррел. — Если есть, то шанс есть. Слабенький, но все же лучше, чем ничего.
— Им некогда, — хмуро ответил я, — они со времен Ельцина все больше по бизнесу специализируются. Торговля без акцизов и прочее. Бизнесмены, понимаешь. Может, сейчас что-нибудь изменилось, но сомневаюсь. Возможно, и подключатся, но, как всегда, с опозданием. Да и смысла нет. Что им с этой Европы, чтобы за нее глотки рвать? Она целиком поместится в одном районе Нечерноземья, и еще место останется. У них что, своей земли мало?
— Дело не в территории, — сказал он, — дело в мире. Если это произойдет, то людям будет все равно, кто победит в этой войне. Потому что победитель будет один — Дьявол. Это конец света.
— Апокалипсис?
— Нет, — покачал головой Базиль, — но что-то очень на него похожее.
— «А город подумал, ученья идут»… — сказал я.
— Что? — не понял О`Фаррел.
— Не обращай внимания, это так, песню старую вспомнил.
— Ладно, гляди веселей, Алекс! Мы живы, и еще есть время до начала этой схватки.
— Есть, — кивнул я и покачал головой, — только с кем воевать — непонятно.
— С кем воевать — время покажет, — сказал он. — Или у тебя есть другие предложения?
— Нет.
— Тогда в чем проблема?
— Не слишком ли самонадеянно, Базиль? Вдвоем — против нелюдей, которые делят Европу, как кусок пирога?
— Отступать некуда, — сказал О`Фаррел и прищурился. — Только одно меня тревожит…
— Что именно, Базиль?
— Александр, подумай хорошо. Ты еще можешь встретить свою нежить. Убить ее и уйти свободным в другие миры, где про Чистилище даже не вспомнишь. Подумай.
— А ты?
— Я обреченный охотник, не забывай этого. Вечный. Мы для того и нужны, чтобы драться даже там, где нет шансов выжить.
— Ну да, — медленно сказал я, — твой испанец уже доказал, своим отказом.