Выбрать главу

У фермера был в деревне старый друг по имени Жусслен, торговавший сливочным маслом. (Масло из Исиньи славится на всю Францию.)

Благодаря этому занятию Жусслен разбогател.

Его единственная дочь была столь необычайно красива, ч го молва о ней шла до самого Кана. Когда об этой девушке говорили, ее называли не иначе как "красотка Жусслина". (В этой переделке мужской фамилии в женскую сказались провинциальные обычаи.)

Нежная любовь к сыну была для Жана Монпле единственным источником, в котором он черпал мужество для борьбы с подагрой, причинявшей ему немало страданий. Ему удалось с трудом забраться на свою старую лошадку, которая уже три года отдыхала от былых трудов на своей подстилке, как и ее хозяин в кресле.

Лошадка затрусила рысью, свидетельствующей о том, сколь резвой она когда-то была, и несколько часов спустя двое друзей договорились поженить своих детей — без их согласия, разумеется.

И вот однажды Ален возвращался с охоты. Он промок с головы до ног и вдобавок был по пояс в тине, так как охотился на болоте. Молодой человек снял галстук, чтобы обвязать им свой ягдташ, полный дичи; таким образом, ворот его рубашки был расстегнут и шея оставалась голой.

Когда охотник подошел к ферме, его собака, как обычно, встала на задние лапы, уперлась передними лапами в дверь, толкнула ее и, как только дверь отворилась, без всяких церемоний первой ворвалась в дом.

Ален вошел вслед за ней, прижимая к плечу ружье; на его ствол он повесил свою войлочную шляпу, с которой стекали капли дождя.

Но, едва лишь переступив порог комнаты, охотник попятился, словно ему показали голову Медузы.

Возле кресла отца он увидел двух посторонних людей.

Один из них — старик с довольно заурядной внешностью — не мог произвести на молодого человека столь сильного впечатления.

Следовательно, приписать его следовало второму гостю, точнее гостье.

Действительно, незнакомая девушка была такой красивой, что, невзирая на свое смущение, Ален, продолжавший отступать назад, был не в силах оторвать глаз от той, что привела его в полное замешательство.

Наконец он замер на месте, словно его пригвоздили к полу.

Через некоторое время, сочтя, что нельзя больше стоять молча, не двигаясь ни вперед, ни назад, молодой человек рискнул пошевелиться, угрюмо поклонился гостям и неловко извинился за свой небрежный вид.

Девушка улыбнулась в ответ, показав свои прекрасные зубы.

Ален решил, что сделал достаточно, чтобы заслужить право на уход, и поспешил уйти под предлогом того, что он должен переодеться.

Он был зол на отца за то, что тот сыграл с ним злую шутку, и им овладело неистовое желание бросить старика одного вместе с гостями и отправиться ужинать в трактир.

Но несколькими днями раньше у старика был сильный приступ подагры, едва не стоивший ему жизни, и сын отказался от своей затеи, опасаясь причинить отцу лишнюю боль.

Ален поспешно натянул на себя первую попавшуюся одежду и, бранясь про себя, спустился вниз; когда его рука коснулась ручки двери, он снова оробел, но, немного помедлив, резко толкнул дверь, словно внезапно приняв решение, и вошел в комнату, утешая себя мыслью: "Не съедят же они меня, в самом деле".

Несмотря на это здравое суждение и умоляющие взгляды отца, Ален явно пребывал в мрачном настроении.

Это нисколько не испугало мадемуазель Жусслен, которую предупреждали, что ей придется приручать сущего медведя.

После пребывания в Париже, где, как уже было сказано, Ален вращался в сомнительном обществе, он приобрел развязные манеры и бесцеремонную речь, не свойственные жителям Исиньи; несмотря на это, девушка весьма охотно согласилась взяться на возложенную на нее задачу и отважно приступила к ее выполнению.

Впрочем, она могла справиться с этой задачей куда легче, чем любая другая, ибо наш медведь чрезвычайно ценил красоту, а мадемуазель Жусслен была поразительно хороша.

Лизе уже исполнилось двадцать два года; ее роскошные волосы на редкость приятного пепельного цвета обрамляли несколько низкий лоб, но большие черные глаза, выделявшиеся на ее молочно-белой коже, как два кусочка бархата, скрашивали этот недостаток.

Она была высокого роста; ее ноги и руки, как и у всех обитательниц сельской местности, небыли безупречными, но зато великолепная пышная грудь и резко очерченные округлые бедра подчеркивали достоинства ее гибкого стана.

Кроме того, она выделялась своим нарядом из круга девушек Мези, подобно тому как Ален после возвращения из Парижа отличался одеждой от парней Мези и Гран-Кана.