Долгое время их поиски были безуспешными.
Но внезапно Жан Мари, которому удалось спуститься со скалы, цепляясь за нее руками и ногами, услышал внизу лай собаки.
Все поспешили на этот зов; наклонившись над пропастью, Жак Энен увидел, что охотник неподвижно лежит на небольшом выступе нависшей над морем скалы протяженностью не более нескольких футов.
Чтобы добраться до несчастного и вытащить его оттуда, пришлось возвращаться в деревню за веревками.
Между тем Жан Мари, не думая о том, что он смертельно рискует, продолжал свой опасный спуск и в конце концов оказался на крошечной площадке, где лежал Ален.
Мальчик увидел, что Ален без сознания и не подает никаких признаков жизни.
Однако, когда юнга приложил к его груди руку, он почувствовал, что сердце Алена продолжает биться.
Жан Мари усадил молодого человека и прислонил его к скале; набрав в расселине пригоршню дождевой воды, он попытался привести раненого в чувство.
Между тем из Мези вернулись мужчины; старый моряк, по привычке крайне недоверчиво относившийся к способностям всякого юнги, не поддался на настойчивые просьбы Жана Мари, вызвавшегося обвязать тело охотника веревками.
Жак Энен самолично спустился на площадку, усадил Алена на дощечку, к которой, как к качелям, были прикреплены две веревки, и крепко привязал его.
Встав на дощечку, боцман подал знак поднимать его и раненого наверх.
И спасатель, и потерпевший одинаково рисковали при подъеме.
Если бы Ален был один, его тело, раскачивавшееся из стороны в сторону, могло бы разбиться о неровную поверхность скалы.
Но Энен так умело действовал палкой, которую он не забыл захватить, что оба добрались до вершины без единой царапины.
Алена положили на носилки и перенесли в Шалаш, где уже ждал врач из Мези, извещенный о случившемся по просьбе моряка, более дальновидного, чем его земляки.
После обильного кровопускания молодой человек пришел в сознание.
Ален рассказал, что, когда он стоял на самой вершине скалы, произошел обвал, увлекший его в пропасть.
Тщательно осмотрев раненого, врач заявил, что он не нашел у него ни единого перелома и, по всей вероятности, злополучное падение не должно было привести к пагубным последствиям.
Однако сотрясение от удара было настолько сильным, что вскоре у пострадавшего начались осложнения на мозгу.
Ален снова лишился чувств, у него начался сильный жар, и он стал бредить.
Крайне обеспокоенный врач посоветовал чрезвычайно заботливо ухаживать за больным, прибавив, что если жар не ослабнет, то жизнь молодого человека окажется в опасности.
Как только доктор ушел, маленький Жан Мари, с мучительной тревогой выслушавший его приговор, разрыдался.
Энен строго посмотрел на юнгу и, видя, что тот все равно продолжает плакать, сказал:
— Эй, послушай, скоро ты перестанешь хныкать? Если бы бедняга, что лежит здесь, позавчера только и занимался нытьем, вместо того чтобы тащить тебя из воды, то, сдается мне, ты лежал бы на дне с еще более кислой миной, чем с той, какую показываешь сейчас.
— Ну конечно, боцман, но я ничего не могу с собой поделать: слезы так и текут сами собой.
— Эх, Жан Мари, когда мои руки ничем не заняты, они сами собой раздают затрещины; поэтому вытри-ка свою физиономию, подойди сюда и выслушай мой приказ.
Растерянный и ошеломленный мальчик, не успевший привыкнуть за свое недолгое пребывание на судне к грубому обхождению, приблизился к боцману.
Жак Энен взял стул и поставил его у кровати больного.
— Вот твой пост, — сказал он юнге, — не отходи отсюда и вообрази, что ты впередсмотрящий на брам-стеньге. Тебе принесут лекарства, которые велел принимать врач. Если днем парню станет хуже, махни из окна носовым платком; дети будут ждать твоего сигнала, чтобы предупредить Луизон, и она придет на подмогу.
— Будьте спокойны, боцман, — ответил Жан Мари.
Жак Энен взял из очага головню и раскурил свою трубку; некоторое время он смотрел на Алена с сочувствием и в то же время с досадой; прежде чем уйти, он еще раз повторил юнге свои наставления.
В последующие четыре дня казалось, что состояние больного ухудшается.
Он по-прежнему бредил: вспоминал отца, Ланго и Лизу, причем звал Лизу с такой страстью, что бедный мальчик промолвил со слезами:
— Надо попросить боцмана Энена пригласить эту госпожу Лизу, которую господин Ален так громко зовет. Может быть, когда он ее увидит, то немного успокоится.