Адвокат пришел к Тома Ланго.
Ален бросился за угол дома; он сделал это так быстро, что Ришар его не заметил или, по крайней мере, не узнал.
Ришар вошел.
Лавочник сидел у очага.
Он спокойно поднял голову, приняв вошедшего за очередного покупателя. Но, увидев насмешливый взгляд адвоката, смотревшего из-под широкополой шляпы, он вздрогнул.
Сквозь приоткрытую дверь Ален услышал:
— Ах, это опять вы, Ришар!
Затем дверь закрылась, и до охотника больше не доносилось никаких звуков.
Некоторое время мужчины разговаривали стоя.
По-видимому, между ними разгорелся ожесточенный спор.
Наконец Тома Ланго, очевидно, сдался; он направился к двери, открыл ее и принялся запирать с помощью клиньев дверные ставни; затем, закрыв дверь, он подошел к окнам и проделал точно такую же операцию, чтобы ничего нельзя было увидеть снаружи, после чего тщательно запер Дверь на засов.
Ален попытался заглянуть в лавку сквозь щели в ставнях.
Но лавочник, во что бы то ни стало хотевший скрыть свои дела от любопытных соседских глаз, сумел принять все необходимые меры предосторожности.
Враги Монпле находились в нескольких шагах от него.
Их разговор мог принести ему целое состояние, а он ничего не видел и не слышал!
Это приводило его в отчаяние.
Ален искал способ проникнуть в дом и не мог ничего придумать.
Ему была знакома только лавка, куда он много раз заходил к ростовщику за деньгами.
Но Ланго был слишком подозрительным: он никогда не пускал своего должника дальше магазина.
И тут появился маленький Жан Мари; вернувшись из Исиньи, он не застал Алена дома; решив, что тот отправился на охоту, он поспешил в Мези, чтобы повидаться с матерью.
Ален бросился к мальчику.
— Малыш Жан, — воскликнул он, — ты знаешь, как можно попасть в дом дядюшки Ланго?
— В дом господина Ланго! Зачем? — спросил пораженный мальчик.
— Это не столь важно! Я хочу только, чтобы ты сказал, могу ли я туда проникнуть и найти такое место, где было бы видно и слышно все, что творится в лавке.
— Ну, конечно, — ответил Жан Мари, — можно забраться в дом вон там.
И он указал на слуховое окно чердака. Но это окно было плотно закрыто.
— Там? — сказал Ален. — Но как туда залезть?
— Отсюда нельзя, — произнес ребенок, — окно заперто изнутри.
— Я это вижу, черт побери, и это меня приводит в отчаяние.
— Тогда со двора, — сказал мальчик.
— А со двора это возможно?
— Нет ничего проще.
— Значит, там наружная лестница? -Да.
— Есть ли дверь на этом чердаке?
— О! Старая дверь, она едва держится.
— А как попасть во двор?
— Ну, сначала надо перелезть через садовую ограду.
— Мы перелезем через нее.
— Тогда пойдемте.
— Пошли!
Молодой человек с мальчиком побежали в переулок, выходивший в поле.
XV. ПОТАЙНОЕ ОКОШКО
Ален и Жан Мари выбежали за пределы деревни, обогнули дома и оказались в поле; повернув налево, они увидели стену, ограждавшую сад лавочника.
Стена эта была высокой.
Монпле взял мальчика на руки и усадил его на верх стены.
Жан Мари зашагал по гребню, словно кот по крыше, высматривая длинные жерди, которые, как он знал, были прислонены к углу ограды. Отыскав их, он бросил одну из них Алену, и тот приставил ее к стене; мальчик придерживал край жерди, и вскоре молодой человек уже сидел верхом на стене рядом с ним.
Ален первым спрыгнул в сад и снял Жана Мари со стены.
Затем оба, пройдя по аллее, чтобы не оставлять на земле следов, добрались до небольшого двора, заваленного досками и пустыми бочками, и остановились возле лестницы из источенного червями дерева, тянувшейся вдоль стены дома.
Это и была та самая наружная лестница, о которой говорил мальчик.
— Ну вот, — сказал Жан Мари, — наверху вы увидите дверь, она закрыта только на защелку.
— Но когда я окажусь там, — спросил молодой человек, — как я смогу услышать, о чем они говорят? Как я смогу увидеть, что они делают?
— В полу есть потайное окошко, — сказал юнга, — его нетрудно отыскать: свет укажет вам путь.
— Спасибо! — воскликнул Ален. — Теперь ты можешь идти, не забудь только поставить жерди на место.
— Ах! — вздохнул мальчик. — Надо же: быть рядом с матушкой и уйти, так и не повидавшись с ней!
— Малыш Жан, — произнес молодой человек, приложив палец к губам, — ни ты, ни твоя мать не должны быть причастны к тому, что может здесь произойти. Уходи! Я прошу тебя!
— О! Вы же знаете, что, когда вы говорите таким тоном, я никогда не возражаю, — отвечал мальчик. — Прощайте, господин Ален, и берегитесь, чтобы с вами не случилась беда. ,
Охотник уже не слушал мальчика. Он забрался на чердак, и дверь за ним захлопнулась. Ален оказался в полной темноте.
Он двигался наугад, проявляя повышенную осторожность. Сделав всего лишь несколько шагов, он увидел свет, пробивавшийся из нижней комнаты сквозь щели в люке. Молодой человек лег ничком и приник к щели.
Он увидел двух мужчин.
Ришар сидел за столом.
Ланго, с мешком в руках, стоял по другую сторону стола.
Как только охотник убедился, что перед ним его заклятые враги, он напряг слух, так как ему было важнее слышать, нежели видеть.
Прежде всего он услышал серебристую музыку сталкивавшихся друг с другом пятифранковых монет.
Они звенели, когда ростовщик их пересчитывал, и с глухим отрывистым звуком ложились на стол стопками.
— Тысяча! — услышал Ален и узнал голос Ланго, когда этот глухой отрывистый звук раздался в последний раз. — Еще одна тысяча!.. Это составляет тысячу сто пистолей, которые вы украли у меня, метр Ришар.
— Неужели! — отозвался насмешливый голос адвоката. — Право, метр Ланго, я признаюсь, что слишком вас люблю, чтобы считать вместе с вами.
— Послушайте, Ришар, — сказал ростовщик, — я в последний раз спрашиваю вас: хотите, чтобы мы окончательно уладили дело? Верните мне остальные векселя, и я отсчитаю вам кругленькую сумму…
— О! Вы меня совсем не знаете, дорогой Ланго! Когда-то я прожигал жизнь с Аленом — разумеется, когда тот платил, — и поэтому вы теперь считаете меня транжиром, мотом, бездонной бочкой. Перестаньте заблуждаться: я ответственный человек. Правда, я люблю играть, но не хочу нарушать свой небольшой капиталец. Я пользуюсь у вас выгодным кредитом и знаю: вот славный денежный мешок, который без лишних слов откроется передо мной в трудную минуту; я рад, что могу в этом не сомневаться, и не хочу, после того как мы рассчитаемся, ставить вас в неловкое положение; вдруг мне снова понадобятся деньги, а вам придется ответить на просьбу друга отказом?
— Вы полагаете, что так будет длиться долго? — спросил Ланго.
— До тех пор, пока я буду располагать вашими векселями, любезный друг… Когда их у меня больше не станет, это закончится — какая будет жалость!
— Неужели вы думаете, что я всегда буду иметь глупость уступать вашим требованиям?
— А! Никто вас и не заставляет, метр Ланго! Вы вольны, даже забрать тысячу франков, которую только что отсчитали мне с такой безупречной щедростью…
— Черт побери, меня так и подмывает это сделать.
— Как вам угодно! Уберите деньги в карман… Скажите-ка, метр Ланго, далеко ли отсюда до жилища Монпле?
— Чтоб вам обоим провалиться!
— Дело в том, что сегодня вечером я хотел бы наведаться в Шалаш. Я собираюсь сказать господину Монпле: «Мальчик мой, я всегда был вашим другом, настоящим другом, и поэтому должен сообщить вам нечто важное». — «Что именно?» — спросит он. «А вот что. Знаете ли вы, что у адвокатов принято обмениваться между собой документами?» — «Возможно». — «Так вот, когда мне предстояло защищать вас в суде, адвокат Ланго передал мне собранное им дело: папка была забита вашими векселями. Рассматривая их, я убедился не в том, что Ланго жулик — слава Богу, мы давно это знали, — а в том, что он круглый дурак». — «Вот как!» — «Ни больше ни меньше. Представьте себе, мой юный друг, что этот мошенник, посылавший вам готовые векселя на подпись, оставлял большой пробел рядом со словом „тысяча“, неизменно встречающийся в каждом из документов. Вы никогда не обращали на это внимания, что меня отнюдь не удивляет: ваше время было слишком драгоценно, чтобы вы занимались подобными пустяками! Так вот, да будет вам известно, что, как только ваши заемные письма снова попадали в руки старого плута, он их приукрашивал, вставляя в каждый искусно оставленный пробел цифру „два“ или „три“, а кое-где и „четыре“. Но, поскольку, к сожалению, наш друг неосмотрительно пользовался разными чернилами, одни из приписок пожелтели, а другие остались черными».