Если бы не самолюбие, не позволявшее Алену признать свою вину, хотя подобная твердость характера, которой он гордился, не была свойственна ему от природы; если бы не смутное чувство ложного стыда, терзавшее его не раз после долгой бессонной ночи, когда милое лицо Жанны Мари склонялось к его изголовью, — он давно бы постучался в дверь своего бывшего друга-боцмана и стал бы просить его о прощении.
Но, как только эти здравые мысли приходили к нему, он, превозмогая себя, сердито гнал их от себя.
Было ясно, что он с нетерпением ждет прихода осени, надеясь, что страстно любимая им охота окончательно избавит его сердце и ум от этих пустых и опасных, по его мнению, размышлений.
К тому же, несмотря на то что теперь Ален вел крайне умеренную жизнь, он уже почти исчерпал все свои средства.
Стоял сентябрь.
В эту пору случаются сильные приливы и отливы, во время которых море, то приближаясь, то отступая, оставляет на виду гораздо более обширные отмели, чем в другое времена года — протяженность таких участков колеблется от полульё до льё, в зависимости от глубины отмели.
Жара еще не спала, и водоплавающая дичь не спешила, как обычно, возвращаться на побережье; турпаны держались в открытом море — таким образом, даже эта дичь, на которую охотятся, когда нет другой, оставалась недоступной.
И все же благодаря малой воде и огромным открытым пространствам птицы становились досягаемыми.
Обычно в такие дни все окрестное население, включая мужчин, женщин, детей, а также лошадей и ослов, высыпают на берег и суетятся там по колено в воде. Повозки приезжают за морскими водорослями и фукусами, которыми удобряют поля, и их колеса оставляют борозды на песке, там, где всего лишь несколько часов назад стояла вода высотой примерно в двадцать футов. Женщины и дети забрасывают небольшие сети для ловли креветок дальше обычного; самые отважные уходят к дальним скалам и ловят там в ложбинах рыбу, крабов и даже омаров, остающихся на песке после отлива.
Посреди всеобщей суматохи охотнику трудно отыскать тихое укромное место, где можно устроить засаду и захватить дичь врасплох.
Ален знал одну такую отмель, расположенную вниз по течению Виры, приблизительно в двух льё от берега; она появлялась на поверхности лишь в пору самой низкой воды; сколько бы сильным ни был отлив, ее всегда отделял от берега моря пролив; этот пролив был таким широким, что через него нельзя было перебраться вброд.
К тому же отмель состояла из сплошного песка; несколько невысоких утесов, разбросанных здесь и там, были недостаточно надежным укрытием для прячущихся в подобных местах ракообразных — следовательно, местные жители могли обойти этот островок стороной. Ален, решивший поискать поблизости турпанов, сел в лодку во время прилива, чтобы оказаться на месте охоты, когда вода начнет убывать.
В течение нескольких дней дул северо-западный ветер.
Турпаны уже должны были покинуть северные широты, где они обитают в другие времена года, и вернуться в здешние края; в самом деле, вскоре Ален обнаружил две-три гигантские стаи и попытался подобраться к ним поближе, чтобы открыть стрельбу прямо из лодки; птицы теснились на песке, резвились, ныряли и порхали, не обращая внимания на приближавшегося охотника.
Еще три-четыре взмаха весла — и Ален оказался бы на расстоянии ружейного выстрела от дичи, но турпаны не менее точно рассчитали дистанцию: не успел охотник несколько раз взмахнуть веслом, как вся стая взметнулась, пронеслась над самой водой и опустилась в четверти льё от человека.
Ален был слишком опытным охотником, чтобы продолжать гоняться за птицами; сделав вид, что они его больше не интересуют, он решил, что раз ему не удается охотиться на дичь, то он будет выуживать ее из воды.
Молодой человек с удовлетворением отметил, что в этом году, как и в предыдущем, повсюду водится множество мидий.
Следует пояснить, что такое мидия. Это небольшая гладкая белесая раковина, размеры которой составляют примерно четыре линии в ширину и десять в длину; она служит основным источником питания турпанов.
Ален выбрал место, изобиловавшее этими моллюсками, и расставил там похожую на скатерть широкую сеть, которую он принес с собой.
Вот как происходит эта ловля: во время отлива сеть ставится горизонтально на высоте примерно полутора футов от почвы; прибывая, вода затапливает сети. Турпаны сопровождают прилив, держась от него на расстоянии двухсот — трехсот шагов.
Когда одна из птиц замечает моллюска, она ныряет, остальные следуют ее примеру, натыкаются на сеть, отделяющую их от приманки, и запутываются в ее плавающих ячейках.
Более осторожные ныряют подсеть, но тоже увязают в ней, пытаясь выбраться на поверхность; все пернатые погибают.
Когда море отступает, их находят подвешенными к сети.
Закончив все приготовления и расставив наволочные сети, Ален мог еще несколько минут оставаться на территории, покинутой стихией, прежде чем ею снова завладеют волны; охотник решил обследовать окрестные скалы, разбросанные повсюду; пользуясь их прикрытием, он рассчитывал вдоволь пострелять улитов и гаршнепов, которых спугнула с берега суета людей.
Молодой человек воткнул в песок одно из весел, привязал к нему лодку и удалился.
Длина отмели, по-видимому, достигала полульё. Вскоре Ален прошел две трети ее и, сделав пару удачных выстрелов, собрался обследовать оставшийся участок, но, к своему великому сожалению, был вынужден признать, что движение моря с некоторых пор изменило свое направление: начинался прилив, пора было поворачивать обратно и садиться в лодку.
Ален еще издали увидел свое суденышко, качавшееся на волнах.
В то же время молодой охотник убедился, что он уже не один на этом островке.
Прислонившись к откосу скалы, там стоял мужчина небольшого роста; он закрыл лицо руками и, казалось, углубился в свои раздумья.
Услышав шаги охотника, мужчина, а вернее мальчик поднял голову, и Ален узнал Жана Мари.
XXI. ПРИЛИВ
Необъяснимое появление мальчика в пустынном месте потрясло Алена до глубины души; он не видел юнгу с тех пор, как тот покинул Шалаш.
— Черт побери, кто притащил тебя сюда? — спросил он у мальчика.
— Рыбаки с баркаса «Чайка». Они ушли в море ловить рыбу, а меня высадили здесь, так как я сказал им, что у меня здесь дело.
— Дело? С кем же ты собираешься его обсуждать? С морскими свиньями?.. — спросил охотник, пытаясь шутить, хотя ему совершенно этого не хотелось, — ведь никого рядом скоро не будет.
— Нет, — ответил мальчик, покачав головой, — с вами.
— Как это со мной? — спросил Ален. — Стало быть, ты искал меня?
— Да, вас.
Лицо охотника омрачилось.
— Почему же ты не пришел в Шалаш? По-моему, ты знаешь туда дорогу и мог бы добраться туда пешком, без всякой лодки.
— Я решил говорить с вами именно здесь, а не в другом месте.
— И что же ты с таким таинственным видом хочешь мне сказать? Посмотрим! — продолжал Ален.
— Я хочу сказать, что вы опозорили бедную женщину, которую некому защитить, и сделали ее несчастной на всю жизнь; вы поступили дурно, господин Ален.
Произнося эти слова, мальчик смотрел на охотника в упор, словно собираясь бросить ему вызов.
У Монпле вырвался жест раздражения, но, глядя на своего малолетнего слабого противника, он быстро опомнился и овладел собой.
— Ты славный маленький бесенок, и я любил тебя всем сердцем, — сказал охотник, — я понимаю твою досаду, и это меня огорчает, но надо признать, что только круглые дураки могли дать тебе такое поручение, бедное дитя, послав сюда, чтобы ты говорил мне гадости.
— Никто не давал мне никаких поручений, — отвечал маленький Жан, качая головой, — наоборот, никто и понятия не имеет о том, что я сейчас делаю. Вот уже целую неделю я знаю, что случилось, и все время об этом думаю, поэтому я сам решил прийти и сказать вам: господин Ален, если вы честный человек, надо искупить свою вину. Господин Ален, если вы честный человек, вам надо жениться на моей матушке!