— Это верно, — сказал Генри. — Пойду, возьму воды и помогу тебе помыться.
Он стоял, попинывая нож ногой.
— Они его оставили? — спросил он.
Итан покачал головой.
— Он мой. Это практически единственная вещь, которую они не забрали.
Генри оглядел комнату.
— Они забрали какие-то вещи?
— Только деньги. Хорошо, что я заплатил тебе прежде, чем они ушли.
Генри сочувственно скривился, но не предложил отдать Итану часть денег, заплаченных за аренду. Он вышел из комнаты, все еще осматриваясь, возможно, подумал Итан, что он сможет найти что-то, что могла оставить Сефира. Итан подумал, что он ничего раньше такого не сделал, что настолько бы впечатлило старика, как быть вздутым парнями Сефиры.
Когда Генри вышел, он осторожно ощупал ребра, действительно ли они были сломаны. Он почувствовал, что одно из них точно сломано, но Генри вошел прежде, чем он смог порезать себя и произнести исцеляющее заклинание. За все годы своей дружбы, старик так до сих пор и не знал, что Итан заклинатель. Но, если все же и знал, он действовал так, словно был уверен, что Итан больше не колдует. Он никогда при Итане не упоминал о заклинательстве или колдовстве.
Генри принес ведро холодной воды, несколько кусков чистой ткани и бутылку, в которой Итан распознал ром. Он помог Итану взобраться в кресло и начал мыть раны на его лице. Руки старого бондаря на удивление были мягкими и умелыми, несмотря на то, что работал медленно. Ткань очень быстро пропитывалась кровью. Генри постоянно обмакивал тряпицы в ведро и вскоре вода окрасилась в розовый.
— Много крови, — сказал бондарь после длительного молчания.
— Я заметил. Думаю, я рад, что у меня нет зеркала.
— У меня есть одно, — сказал ему Генри. — Могу принести, если хочешь. Не так уж плохо и выглядишь. Вероятно, чувствуешь себя хуже, чем смотришься.
— Ага, возможно. Спасибо, Генри.
Бондарь закончил его отмывать, потом открыл ром и налил немного на чистую тряпицу.
— Это необходимо? — спросил Итан.
Генри пожал плечами.
— Говорят, это уберегает от инфекции.
— Я буду пахнуть как спиртзавод. Люди будут думать, что я напился.
— Я б напился, если бы выглядел как ты, — сказал Генри, гогоча.
Итан нахмурился, но потом указал бондарю на ром.
Генри наклонился и вперед и начал протирать порезы Итана.
Несколько следующих минут Итан провел резко вдыхая и выдыхая сквозь зубы.
— Проклятие! — сказал он в шестой или седьмой раз. — Неужели необходимо использовать так много?
Бондарь с сомнением посмотрел на бутылку.
— Не думаю, что лью много.
Итан на мгновение закрыл глаза и покачал головой.
— Уверен, что нет. Просто… продолжай то, что делаешь. Буду держать свой рот… — Он снова поморщился, когда Генри коснулся пропитанной тряпицей еще одной ранки на виске, — закрытым.
Генри снова поморщился.
— Хочешь, чтобы я закончил?
Итан мельком взглянул на него прежде, чем забрать бутылку, вытащил пробку и сделал глоток. Ром обжигал, но был хорош.
— Не останавливайся.
Бондарь кивнул в знак одобрения, беззубо улыбнулся и вернулся к работе.
Когда Генри наконец-то закончил, Итану пришлось признать, что ему стало гораздо лучше. Он неуклюже поднялся и начал стаскивать свой камзол и рубашку.
— Тебе стоит отдохнуть, — сказал бондарь.
— Я не могу. Мне нужно нанести визит на улицу Маяка.
— Улица Маяка! — повторил Генри. — Кого ты там знаешь?
— У меня встреча с Абнером Берсоном.
У бондаря отвисла челюсть, и он покачал головой.
— Прайс и Берсон в один день. Да ты забираешься все выше по социальной лестнице этого мира, Итан.
Итан ничего не сказал. Генри, вероятно, был бы поражен, узнав, в каком доме вырос Итан. Гордость так и выпячивала из отца Итана, который оказался способным приобрести дом в квартале Кафедрального Собора. Эллису Кэйли было бы стыдно за сына, живущего в одной комнате в переулке Бондарей.
— Прими мою благодарность, Генри. Я в долгу перед тобой.
Старик собрал ведро, тряпки и ром, остановился у двери.
— Не за что. Будь осторожнее, однако. Не хочу делать подобное еще раз. Никогда не любил кровь в любом ее виде.
Итан наблюдал, как тот уходит. Как только Генри спустился по деревянной лестнице, Итан опять сел и проверил свои ребра, убедившись, что сломано только одно. Сделав большой вдох, он вставил сломанную кость на место, задыхаясь от боли и борясь с ней. Когда он вставил кость, насколько это было возможно, он вытащил свой нож, надрезал предплечье, смазал нож в крови и сказал:
— Ремедиум экс круоре эвокатум.
Исцеление, основанное на крови.
Появился дядя Редж, глянул на лицо Итана и начал смеяться. Если бы Итан мог дать призраку по носу, он бы это сделал. Несмотря на насмешки призрака, эффект от заклинания Итана был мгновенным. Было такое чувство, словно вода струится по кости и окружающей ее плоти. Он не понимал, насколько было больно при каждом вздохе до тех пор, пока он не избавился от боли.
Итан пожалел, что ничего больше со своими ранами сделать не может, ведь Генри видел его синяки и мог бы заметить, что он быстро излечился. Ему следовало удовлетвориться и починкой кости. У исцеляющих заклинаний был свой налог и после избиения он ничего не мог сделать лучше, чем последовать совету Генри и отдохнуть. Но не следует заставлять ждать такого человека, как Абнер Берсон, и визит Сефиры только подтолкнул Итана к тому, чтобы начать свое расследование. Он переоделся в чистую одежду и вышел из комнаты. Один глаз заплыл, ухудшая зрение, разбитая губа причиняла боль при разговоре.
Он потерял счет времени, но солнце еще было высоко, лавируя между магазинов и переулков Бостона. День стал теплее, устойчивый ветер дул со стороны гавани, принося с собой запах дождя.
Он прошел со стороны Водной и Школьной улиц, прошел мимо Королевской Часовни еще раз и Погребной Земли Гранари, прежде чем свернуть на Бикон стрит. Накануне вечером, пока он ждал в гостиной торговца Эзры Корбетта, Итан отметил для себя, насколько дом Корбетта был лучше, чем его. Теперь, проходя мимо квартала Бикон-Холл, он гадал, что Корбетт должно быть чувствовал то же самое, когда пришел, чтобы поговорить с таким человеком как Берсон.
Глядя на эти усадьбы, невозможно не отдать им должное. Возможно, они и были расположены в пределах города, но они напоминали усадьбы Брэйнтри, Милтона и Роксбарри, поскольку они были самыми красивыми домами в Северной Оконечности. Бикон стрит сама по себе была чистой и приятной, предлагая прекрасный вид на поля. Здесь не было нищих, просящих милостыню, как не было и безбожников, скрывающихся в переулках. Каждый дом имел свои каменные стены, железные ворота и сады, окружающие дома, были аккуратными и ухоженными.
Дом Абнера Берсона был не больше тех, что стояли рядом, и он был скромнее, если сравнивать с теми, которые стояли в Ханкоке ниже по дороге. Но все же он был впечатляющим. Построенный из белого мрамора, он был прочным, квадратным и возвышался на три этажа. Широкая, мощеная плитами, дорожка приводила от улицы к двери. Перед ней широкие мраморные ступени вели к изящному крыльцу, поддерживаемому гордыми коринфскими колоннами. У дома ждал экипаж; перед ним, опустив голову, стояла каштановая ломовая лошадь, позади сидел седой кучер. Он с нескрываемым любопытством пристально смотрел на Итана, пока тот приближался.
— Что с тобой случилось, дружище? — спросил мужчина. — Я однажды упал и стукнулся о свою повозку и выглядел как ты сейчас.
Итан усмехнулся.
— Это была не повозка, — сказал он и поднялся по ступенькам к главному входу.
Слуга, ответивший на его стук, был седым африканцем, одетым в элегантную черную одежду. Он с опаской рассматривал Итана, несмотря на то, что охотник за ворами сказал ему свое имя.
— Мистер Берсон ждет меня, — сказал Итан. — Если Вы мне не верите, найдите седого мужчину с шотландским акцентом, который нанял меня сегодня.
Это убедило слугу, который махнул Итану, приглашая в дом, хотя продолжал выглядеть недовольным от его внешнего вида.