– Давай, Куст, вываливай запасы. Надо поделиться с салагой, а то неизвестно, когда Огурец надумает устроить им кормежку. Заодно и сами перехватим.
– Давай, давай, – одобрительно закивал узкоглазый, – а то в животе совсем пусто.
Долговязый Куст достал из коробки консервы и хлеб. Узкоглазый принялся ловко открывать банки – податливая жесть скрежетала под натиском стали и волнисто корежилась по надрезу. Воздух наполнился запахом приправленного перцем паштета, шпротов и ветчины.
– Хорош, Чабан, – прервал узкоглазого Куст. – Порежь хлеб, а к банкам вернемся по мере необходимости.
Лысый заглянул в коробку и довольно сощурился.
– Доставай, доставай! – подбодрил Куст.
Лысый мигом достал небольшую канистру из полупрозрачного пластика. В ней было литра три темно-красной, почти черной жидкости. Такого же цвета был кисель из черники у моей бабушки. Но содержимое канистры казалось слишком жидким для киселя. Широкоплечий отвинтил крышку и потянул носом у самого горлышка.
– Барракуда тебя дери, Краб! – рявкнул на него Куст. – Еще соплей туда напусти! Лучше бы кружку достал.
Он забрал у лысого крышку и снова ее закрутил.
От всех этих манипуляций, от запаха и вида еды у меня в желудке началась авральная подготовка – там что-то забурлило, зажурчало, как в наполняемых водой балластных цистернах. Только тише, конечно.
Чабан принялся мазать паштет на хлеб. Первый бутерброд достался Кусту, второй Крабу, а третий он соорудил для себя, после чего перехватил нож за лезвие и протянул мне.
– Намазывай. Там еще много осталось.
Цилиндрическая рукоять тяжело легла в мою ладонь, и мне пришлось шагнуть ближе к насосному кожуху, чтобы скрыть охвативший меня восторг. Конечно, мне и раньше приходилось держать глубинный нож, но одно дело ощущать его тяжесть под присмотром инструкторов, а совсем другое – когда никого из командиров поблизости нет. Примерно то же самое я ощутил, когда дедушка впервые разрешил мне заправить свою старенькую «Дрофу» на водородной станции. А ведь к тому времени я наездил уже километров пятьсот под его присмотром, но самостоятельно ощущать мощь мотора оказалось совсем другим удовольствием. Не ждать окрика за слишком резвое троганье с места, не слушать причитания о стучащих амортизаторах, не смотреть на спидометр и держать руль одной рукой.
Так и с этим ножом. К тому же он совершенно не походил на пособие для обучения – на гарде виднелись зазубрины, клинок был чуть выщерблен, словно им рубили каленую проволоку, а пластиковый оклад рукояти изобиловал сколами. Видимо, нож часто пытались метать, но не всегда попадали острием в цель. В учебке такое использование глубинного инструмента было немыслимым, здесь же, судя по всему, оказалось нормой.
Намазывая паштет на хлеб, я остро ощутил освобождение от оков постоянного надзора, под которым мы находились в училище. Вот она, свобода, барракуда дери! Шататься по территории базы с ножом на поясе!
Пока я создавал бутерброд, стараясь за один заход использовать как можно больше продуктов, у меня за спиной слышался скрип свинчиваемой крышки и характерное бульканье.
– Хорош копаться, салага! – окликнул меня Куст. – Давай-ка к снаряду.
Мне пришлось обернуться и взять протянутую Крабом кружку. Она была почти доверху наполнена жидкостью из канистры. До меня вдруг дошло, что это вино, хотя мысль о возможности расфасовки столь дорогого напитка в дешевую тару привела меня в замешательство. Оставалось лишь принять версию из ночных баек – ходили слухи о вине, входящем в глубинный паек.
Я вдохнул поистине божественный аромат и, сделав небольшой глоток, хотел передать кружку по кругу, но Куст лишь усмехнулся.
– Пей все. Здесь еще три литра. На всех хватит. Не сказать, чтобы это вино было особенно вкусным.
За год до моего отъезда в учебку Ритка стянула со свадьбы брата бутылку привезенного из Европы «Порто». Мы с Леськой, Лукичом и Милкой целый вечер смаковали вино наперстками, нюхали с видом знатоков и щелкали языками. Потом напились и хохотали, как сумасшедшие. Кажется, в тот вечер Милка Лукича и соблазнила, по крайней мере, они довольно долго пропадали в стороне от поляны, и Леся только посмеивалась по этому поводу.
Вино в кружке было довольно кислым и терпким, я с трудом выпил его до дна.
– Зачем морщишься? – покачал головой Чабан. – Люди старались, делали.
Краб хохотнул и шлепнул его по плечу, затем забрал у меня кружку, снова наполнил ее до краев и выпил в несколько гулких глотков. Я взял бутерброд, впился зубами в его слоистую конструкцию и с наслаждением начал жевать.
– По кайфу? – спросил Куст, забирая у меня нож.