— Ударь меня, и я откручу тебе яйца.
— Спорно, — он усмехнулся. — Пей. — Он подтолкнул ко мне воду, и я взяла ее. — Я старался сохранить тебе жизнь последние пять лет. Так что не позволю умереть теперь. И что бы там не думал Гайдж, ты не сможешь вернуться в Калифорнию и делать с ним маленьких Понтарелли.
Я вздрогнула. Мне еще слишком рано думать о детях. Убить мужчину, предоставившего мне половину ДНК? Не проблема. Брак по расчету? Если необходимо, то запросто. Дети? Нет, черт побери.
— Вот именно, — он фыркнул, — твой дом здесь. Всегда был.
— Верно, и это здорово, — я попила и закрутила крышку. — Но это не объясняет, как мне выбраться из подвала и убить эту figa33.
Он даже не моргнул, когда я сказала «подвал». Умный парень. Вот почему однажды он возглавит семью Понтарелли.
— Ты мне доверяешь?
— Я больше никому не доверяю. Все меня выбешивают.
Еще одна усмешка.
— Веская причина. Но чтобы мой план сработал, ты должна мне верить.
— У меня же нет другого выбора, правда? Держи Исайю со своим дерьмом подальше от меня и наверняка заработаешь мое доверие.
Анджело стал серьезным.
— Он не тронет тебя. Обещаю.
— Хорошо. Тогда да. Я тебе верю.
Анджело поднялся, поцеловал меня в макушку и направился к двери.
— Я вернусь, как только смогу.
— Конечно.
Дверь закрылась за ним, и я понадеялась, что не совершила очередную ошибку.
Глава 24. Хантер
— Карло?
Голос мамы не давал сосредоточиться.
Я ненавижу математику. Не понимаю, чем она может быть полезна: если эти углы не научат меня, как лучше убить оленя, то они не имеют для меня особого значения.
— Подожди, — отвечаю ей, нацарапав на листе, вероятно, неправильный ответ. — В чем дело? — я поворачиваюсь на стуле, чтобы посмотреть на нее.
Мама бледна, не считая покрасневших глаз.
— Ты плачешь? — я поднимаюсь и подхожу к ней, но она протягивает руки.
— Сядь, малыш,— шепчет мне.
Мне хочется попросить ее не называть меня малышом, ведь мне пятнадцать, но она выглядит настолько расстроенной, что я не обращаю на это внимание.
— Мам, пожалуйста, скажи, что не так. Это из-за папы?
Она трясет головой и зажмуривает глаза, а потом ставит напротив меня стул и садится.
— Мне нужно, чтобы ты пообещал не терять самообладания, когда я расскажу тебе, хорошо?
— Ты начинаешь меня пугать. Просто скажи, что случилось?
Она несколько раз открывает рот, но снова закрывает.
— Карло... — она глубоко вдыхает. — Адриана умерла сегодня утром.
Я не понимаю, что она только что сказала.
— Нет, это не так. Мы только ночью разговаривали. В кино ходили.
Мама качает головой.
— Мне жаль, Карло. Дариен повез ее и Александрию в магазин, но они попали в аварию. Никто не выжил.
Я смотрю на нее.
Это бессмысленно.
Я не понимаю. Она не может быть мертва. Адриана не может. Такого не бывает.
— Нет.
Мама медленно кивает, из ее глаз по щекам катится еще больше слез.
Я трясу головой, снова и снова. То ли отрицая эту информацию, то ли пытаясь вытрясти ее из головы, не знаю. Или притвориться, что никогда не слышал этих слов? Эдди не могла погибнуть. Не моя Эдди. Она не могла просто так меня оставить, я знаю.
— Скажи мне, что это неправда, — дрожа, шепчу я. — Мама, — мой голос ломается, горло сжимается. — Пожалуйста. Скажи, что это неправда. Скажи, что она жива.
Но она не говорит. Просто плачет. Плачет. И плачет. И плачет.
Сердце медленно разламывается на части. Все ускользает в мучительной агонии. Мое будущее, наше будущее. Наши мечты. Планы. Все безвозвратно утеряно, часть меня умирает вместе с ней.
Я чувствую, как отрывается и часть души. Та, которая принадлежит ей.
Я не могу плакать. Не могу двигаться. Я застываю, парализован осознанием того, что больше никогда ее не увижу. Никогда не увижу ее улыбку, не услышу ее смех... Никогда больше она не хлестнет меня своими идиотскими длинными волосами и не поцарапает черными ногтями. Никогда не загляну в ее ясные голубые глаза и не буду влюблен в каждый взмах ее ресниц.
Пустота.
Мой мир стерт.