— Четыре автобуса в день есть, — говорит Кел. — Прямо с главной улицы. Выбирай любой.
Джонни качает головой.
— Я денег должен.
— Это твоя печаль. Не малой.
— Она хотела помочь. Я ей руки не выкручивал.
— Надо было отказаться.
Джонни вскидывает взгляд на Кела.
— Я задолжал этому Рашборо, — говорит он. Голос у него до того набряк поражением и страхом, что тяжко провисает в ночном воздухе. — А он не из таких, кому полезешь мозги крутить.
— Классно. Значит, у нас с ним все же есть что-то общее.
Джонни опять качает головой.
— Не, чувак, — говорит он. — Можешь из себя крутого корчить сколько влезет. Видал я, как этот паря прижал девчонку-малолетку и руку ей бритвой резал — ребенка, не старше Аланны моей, — пока ейный папка не расплатился.
Кел говорит не громче Джонни:
— И ты, значит, притащил его сюда.
Джонни пожимает плечами — криво и обаятельно горестно: блин, чувак, чего ты от меня хочешь, есть такое слово «надо». Кел наконец-то вмазывает ему прямиком по зубам.
Джонни ни секунды такого не ожидал и падает на обочину сильно, с грохотом и хрустом поросли. Но спохватывается быстро и, когда Кел надвигается на него, уже выставляет ногу вверх, метя Келу в живот. Промахивается и попадает в ляжку, Кел валится на него всем весом, слышит, как выхаркивается из Джонни дух. Тут все делается паскудно, сплошь кряхтенье и локти. Джонни дерется лучше, чем Кел от него ожидал. Дерется отчаянно и грязно, целит в глаза, норовит влезть пальцами в рот и ноздри. Кел принимает это. Чистой драки ему не надо — не с этим кентом.
Джонни вновь и вновь перекатывает его по камням и колючим кустам, старается не дать Келу твердой опоры, где пригодится его вес, тесно прижимается, чтобы Кел не смог замахнуться для приличного удара. От Джонни несет говенным поддельно дорогим лосьоном. У Кела перед глазами мелькают ощеренные зубы Джонни, вереск, звезды. В уме промелькивает мысль: если они укатятся слишком далеко в болото, горы примут их и никто никогда ничего не узнает.
Кел хватает Джонни за его миленькую прическу и втыкает лицом в землю, однако Джонни отыскивает Келово ухо, пытается его оторвать и, когда Кел дергается назад, выкручивается проворно, как лисица. Кел бросается за ним на четвереньках, ослепленный скрещением лунного света и тени, следуя за возней и болезненным сипом дыхания Джонни. Хватается за какую-то конечность и тащит Джонни на себя, лупя везде, где может достать, зверски огребает каблуком в лоб. Ни тот ни другой не позволяют себе воплей. В таком вот почти полном безмолвии Келу прежде не доводилось драться никогда. Если есть здесь, на горé, кто-то или что-то, ни Кел, ни Джонни не хотят привлекать к себе внимания.
Кел пытается поймать Джонни за руки, получает большим пальцем в глаз и видит яркую звездную вспышку, однако свежий всплеск ярости позволяет ему вклинить между собой и Джонни колено и вдарить Джонни по яйцам. Пока тот сипит, свернувшись клубком, Кел садится на него и добавляет еще один удар в нос, чисто чтоб подпортить Джонни красоту, спасти девчонку-другую, чтоб не повелись на его льстивые речи. Заставляет себя остановиться. Хочется и дальше молотить этому кенту по роже, пока от нее ничего не останется, но Келу надо, чтобы Джонни услышал то, что Кел имеет сказать.
Джонни переводит дух и пытается высвободиться, но Кел намного крупнее. Когда Джонни пробует попасть Келу в глаза, тот ловит его за запястье и выгибает назад, пока Джонни не взвывает.
— Если в понедельник утром ты еще здесь, — говорит он, склоняясь к лицу Джонни так близко, что ловит запах крови и бухла, — я тебя пристрелю и тушку твою брошу в болото, где ей самое место. Усек?
Джонни смеется и поэтому закашливается кровью. Мелкие ее брызги попадают Келу на щеку. В лунном свете лицо Джонни, исполосованное и перемазанное черно-белым, едва похоже на человеческое, его очерк расплывается в черно-белых красках поросли, словно он растворяется.
— Не сделаешь ты так, чувак. А если и сделаешь, Рашборо подумает, будто я слинял, и захочет меня вернуть — возьмется за семью мою. Думаешь, Терезу не тронет?
Кел покрепче выкручивает Джонни запястье, Джонни выдыхает, шипя.
— Тебе на твою семью насрать два раза, мудила. Он их всех на щепки мог бы пустить, а ты б и на дюйм носу не высунул. Он это знает.
— Значит, он это сделает, лишь бы деньги свои вернуть. Ты его не знаешь.
— С Рашборо я разберусь. А вот у тебя разборка одна — херню свою собрать.
— Ты и его собираешься в болото сунуть? Потому что я тебе скажу и денег не возьму, парнишка: ты его врасплох, как меня, не застанешь. Попробуй с ним чего такого — и сам в болоте кончишь. — Голос у Джонни прерывистый, закупоренный кровью.
— Ничего, рискну, — говорит Кел. — Тебе знать надо одно: целее будешь, если окажешься вне этой округи, а не в ней. У тебя весь белый свет, чтоб от Рашборо ныкаться. А от меня не сныкаешься. Ясно тебе?
Они друг от друга очень близко. В глазах Джонни — из колотых рубцов света и тени — нет ничего, кроме сопротивления, беспримесного, как у зверя. На миг Келу кажется, что он сейчас сломает Джонни запястье. Затем видит яркий всплеск страха: Джонни читает его мысль и осознаёт, что Кел ни единого слова не произносит просто так.
— Да! — орет Джонни — и очень вовремя. Дергает головой, пытается вытрясти кровь, затекшую в глаза. — Иисусе, чувак, я понял. Слезь, бля, с меня.
— Класс, — говорит Кел. — Ты успел. — Встает, постепенно ощущая, как пульсируют у него разные части тела, и за воротник рубашки вздергивает Джонни на ноги. — Бывай, Джонни, — говорит он. — Зашибись получилось.
Возня увела их с тропы дальше, чем Кел отдавал себе отчет, с минуту он соображает, где именно в этом лабиринте теней находится, и повертывает Джонни в нужном направлении. Щедро и крепко толкает Джонни, и тот ковыляет к дому, промокая нос рукавом, с автопилотным послушанием человека, поверженного в драке не раз и не два, для того чтоб знать протокол. С позывом отвесить Джонни пинка под зад, чтобы придать ускорения, Кел справляется.
Как бы то ни было, что делать с Рашборо, Кел пока не сообразил. Чутье ему подсказывает, что Джонни просто дым пускает и если Джонни уберется, за ним следом уберется и Рашборо. Кел на своем веку повидал порядком и мужчин и женщин, кому в радость делать другим больно, но в Рашборо он этого не улавливает. Рашборо пахнет как хищник иного толка — это тип с ледяным рассудком, такие сосредоточиваются на своей добыче и не отцепляются, пока их не пристрелишь. Что б там Джонни ни говорил, его шансы улизнуть от Рашборо — хоть здесь, хоть где — Кел оценивает невысоко.
Кел понимает: нужно учесть вероятность того, что Джонни в кои-то веки не соврал, но отсюда кажется, что с этим можно разобраться, когда он чуток смоет с себя кровь. Понимает и то, что Джонни, возможно, никуда не уедет. Страхи Джонни сейчас путаны и обширны, а Кел понятия не имеет, как и что окажется взвешено или какие ставки предложат ему его потаенные алгоритмы отчаяния.
Шорохи спотыкливого движения Джонни к дому постепенно стихают вдали. Кел добирается до края тропы и слушает, пока не убеждается, что говнец свалил с концами. Ощупывает свои увечья. Над бровью вздулось гусиное яйцо, распухающий ушиб на скуле, болит там, где нога Джонни попала ему глубоко в бедренную мышцу, что-то прорвало ему рубашку и оставило длинную царапину на боку, и более-менее повсюду на теле мелкие ссадины и ушибы, но все это кажется несущественным и должно, по идее, зажить само. Куда важнее то, что Кел железно уверен: Джонни досталось гораздо хуже.
Он размышляет, куда Джонни направляется сейчас, дома ли Трей, чтó Джонни ей скажет и что Трей смекнет. Размышляет, не облажался ли он не на шутку. Насчет того, как он всыпал Джонни, совесть его не гложет — это необходимо было сделать, и, раз уж на то пошло, хорошо еще, что он держался так долго, — однако смутно ему от того, что он побил Джонни, потому что сорвался. Поступок этот кажется неуправляемым, а заданными раскладами необходимо управлять.