— Немного чего, — отвечает Лена, пожимая плечами. — Слухами обмениваются, примеряют; знаешь сам, как оно бывает. Просто не хочу, чтоб они решили, что этот конкретный им впору.
Кел смотрит на нее, но не выспрашивает. По крайней мере отчасти он понимает, чтó Арднакелти способна вокруг него навить, если деревня так решит.
Человек приехал сюда, ни о чем, кроме зеленых полей и покоя, не прося. Лена знает: было время, когда он подумывал, не развернуться ли и не выйти ль за дверь. Что-то в Лене — ради самого Кела — жалеет, что он этого не сделал.
— Черт, — вдруг произносит, осознав, Кел. — Клятый паб. Когда в следующий раз там окажусь, меня жарить будут круче, чем индюшку на День благодарения. Во что ты меня втравливаешь, женщина?
— Послушай меня, ты, — сурово говорит ему Лена. — Тебе и близко невдомек, какую грязь мне приходится терпеть за то, что я тусуюсь с залетной птахой и гардой — и бородатым в придачу. Давай, что ли, начинай это любить.
— Я и так уже огреб достаточно за то, что приперся сюда и отнимаю у них женщин. Если я и впрямь с тобой помолвлен, они, вероятно, потином меня накачают вусмерть и бросят у тебя на крыльце в свадебном платье.
— Шикарно смотреться будешь, — говорит Лена. — Только про фату им напомни.
Она понимает, что Кел прикидывает, как к этому отнесется Трей. Чуть было не оговаривается, что Трей они могут выложить настоящую версию — Бог свидетель, этот ребенок умеет держать язык за зубами, — но осекается. Между Келом и Трей что-то происходит, все подвижно и хрупко. Вклинься в это Лена, вреда может оказаться больше, чем пользы.
— Иди сюда, — говорит она, подаваясь в окно и протягивая к нему руки. — Если уж охота мне была с кем помолвиться, могла б найти кого похуже тебя. — Он подходит к окну, и она прицельно целует его так, чтобы он забыл обо всех остальных в Арднакелти — хотя бы на минуту-другую.
Возможности впарить несметное количество херни Арднакелти, как Кел и предвидел, не упускает с удовольствием. Март объявляется у Кела на пороге аккурат перед ужином, седой пух приглажен, ослиная панамка насажена залихватски.
— Надевай лучшую рубаху, братец, — велит он. — Я тебе пинту должен взять.
— Ох елки, — застенчиво отзывается Кел. — Ты уже слыхал, да?
— Канешно, слыхал. Тут надобно праздновать.
— Ай, Март. Ладно тебе. Эка невидаль. Я просто решил, раз мы уже столько вместе…
— Невидаль, невидаль, нравится оно тебе или нет. У тебя тут друзья есть, кому охота поздравить тебя как следует, и нам надо что-нибудь попраздновать — с такими-то прошедшими неделями. В хёрлинге мы не победили, так что сойдет и юная любовь-морковь. Нельзя такое зажимать. Иди давай, сними с себя эту тряпку в опилках и надень что поприличней, да и пойдем. — Машет на Кела руками, будто гонит овцу. — Не задерживай меня. У меня пасть, что сандалет у Ганди.
Кел сдается перед неизбежным и уходит надевать рубашку. Понимает, что, независимо от всяких помолвок, вечер в «Шоне Оге» ему нужен. Нужно выяснить, как приняли байку Трей и какие круги пошли от нее по воде.
По крайней мере, выясняется, что Март воздержался и всю округу к торжествам не привлек. Ниша в «Шоне Оге» занята мужиками, которых Кел видит чаще всего: там Сенан, Бобби, Пи-Джей и Франси — и зловещий Малахи Дуайер, хотя Кел с облегчением наблюдает покамест отсутствие бутылей потина; остальной же паб в своем привычном будничном безлюдье. Четверо тщедушных дедов играют в углу в карты, еще двое время от времени похмыкивают друг другу у стойки, поднимают головы и кивают, завидев Кела с Мартом, но никто никакой склонности к беседе не проявляет. Живой Рашборо побудил всех оценивать и обсуждать его, а вот Рашборо мертвый — предмет для разговоров приватных или же вообще не предмет для них.
Кела приветствует коллективный рев:
— Суженая-ряженая! Смертничек шагает! Дай-ка, Барти, пинту этому парню, пусть утопит свои скорби!
— Елки-палки, ребята, — произносит Кел, смущаясь и как можно проворней проскальзывая на диванчик.
— Мы просто рады тебя видеть, — поясняет Бобби. — Мы ж не знаем, когда в следующий раз удастся, ну.
— Это, — говорит Малахи, постукивая по столу, — это поминки. По твоей светской жизни, светлая ей память. Лена тебя к нам, негодяям, бухать не отпустит.
— Отпустит, — говорит Франси. — Ты б хотел на эту башку бородатую каждый день смотреть?
— Я б ни в какой вечер на нее смотреть не хотел бы, — говорит Сенан, поудобней усаживаясь на диванчике, чтоб взять быка за рога. — Что там у Лены на уме? Я-то думал, у ней соображалка есть.
— Я б решил, солнцем голову напекло просто, — говорит Пи-Джей. — Ей охота, чтоб на нее глазели.
— Ай да ну, любовь — штука таинственная, — укоризненно говорит Март. — Лена в нем видит такие стороны, каких нам не видно.
— Ну или залетела, — говорит Малахи. — Да?
— Лена для этого дела чуток ветхая, — замечает Сенан. — Как и сам-то, между прочим. Есть в такие годы еще трям в бубенцах, братан?
— Есть еще что? — переспрашивает Кел, разгоняясь ржать.
— Треск в пиротехнике. Пщ-щ в шариках. Да бля, братан, не вынуждай меня передавать по буквам. Дело делаешь по делу?
— Не птенец он, конечно, — соглашается Март, оглядывая Кела с интересом, — но, опять-таки, он же янки. При всех гормонах да химикалиях, какие они едят, у него, может, суперсемя. У тебя суперсемя, Миляга Джим?
— Да какая разница? — говорит Малахи. — Как женится, ему все равно уже не покувыркаться. Радуйся, пока дают, братан. — Тянет свой стакан к Келу.
— Если может, — подчеркивает Сенан. — Он мне пока не ответил.
— Ну вас всех к херам, — говорит, ухмыляясь и пунцовея, Кел. Хоть тресни, а оно ему приятно.
— А я тебе только пинту хотел вызвать, — укоряет его Март. — И вот благодарность. Лучше сам ее выпью.
— Скажи-ка, братец, — говорит Сенан, — разреши загадку. Какого беса ты вообще думал? Вы двое с виду вроде как зашибецки ладили. С чего вам портить хорошее?
— Я б решил, это его религией догнало, — говорит Бобби. — Янки религия всегда догоняет. Им нельзя дело делать, пока не поженятся.
— Откуда ему тут религию взять? — требует ответа Сенан. — Тут все католики. Такое не догоняет, это ж не, бля, ветрянка. Ты с этим либо родился, либо нет.
— Не религия никакая, — говорит Март. — Это все смутные времена, вот что. Кому-то жуть как дерганно из-за такого сорта делов, и они как давай искать что-нибудь такое, чтоб успокоиться. Вот погодите, тут сейчас эпидемия свадеб начнется. Свадеб и лялек. Так что следите за собой.
Приносят пинты, мужики пьют за Келову женитьбу достаточно громко, чтобы от бара донеслось кое-какое улюлюканье.
— Многих вам счастливых лет, — говорит ему Франси, утирая пену с губ. — И пусть ни одного грубого слова промеж вами. — Франси ту, которую любил, упустил не одно десятилетие назад, и любая романтика его трогает запросто.
— Кстати и к слову, — говорит Март, вновь поднимая пинту, — за нас. Теперь ты от нас никуда не денешься, Миляга Джим. Я б не сказал, что ты про то подумал, когда на одно колено вставал. Ты вставал на одно колено?
— А то, — отвечает Кел. — Когда берусь, делаю как следует.
— Разумно, — говорит Малахи. — Поспевай, пока суставы не сдали, а не то ей пришлось бы помогать тебе встать.
— Пока смерть не разлучит нас, — говорит Март, чокаясь своим стаканом с Келовым. — Теперь никуда не слиняешь.
— Да я и не собирался никуда линять, — говорит Кел.
— Я знаю. Но мог бы, если б захотел. Вольный ветер ты был. А теперь мы в других отношениях, психологически говоря.
— Развод есть — в наши-то дни, — говорит Сенан. — Вот станет сыт по горло нашей мудистикой, разведется с Леной и с нами со всеми да и ускачет в закат.
— Ай нет, — говорит Март, улыбаясь, взгляд же задумчиво вперяет Келу в лицо. — Я б не сказал, что Миляга Джим у нас из тех, которые разводятся. Он, если слово даст, не отступится, хоть огонь, хоть вода, хоть какие трубы.
— У меня уже есть один развод на счету, который с тобой поспорил бы, — напоминает ему Кел.